Беломорье
Шрифт:
Нетерпеливо морщась, Двинской дожидался, когда она кончит говорить, чтобы отказаться от поездки. Но вдруг мелькнула мысль: «Да ведь у Лукьянихи не менее полдюжины запасных снастей. Вот выход из тупика!» И сразу же дал согласие на поездку. Затем, словно это относилось к делу, стал расспрашивать, сколько шнек у нее промышляет на Мурмане и какие есть снасти в запасе. Сердце заколотилось до боли, когда, перечислив все, что осталось после смерти мужа, старуха, словно невзначай, сказала:
— Да еще есть сеть для подледного лова… Вздумал как то покойный в наших краях подо льдом промышлять, да бог не благословил… Новая снасть, смолевая, только один раз и побыла под водой.
Снасть была найдена!
Двинской проникся уверенностью, что сумеет уговорить Лукьяниху отдать ненужную ей вещь. Не взяв от вдовы навязываемого целкаша, Александр Александрович в тот же вечер договорился с хозяином соседней избы о лошади. Рассчитав, когда ему надо отправиться из дома, чтобы попозднее попасть в селение, где жила Лукьяниха, Свинской на следующий день в сумерки выехал из Сумского Посада.
Он вошел в лукьяновский дом в то время, когда в селениях уже редко кто выходил на улицу. Чтобы не вызывать у сельчан любопытства, лошадь с санями он завел в сарай, где хранился запас сена.
Подчиняясь традиции, Двинской прежде всего занялся чаепитием, после чего вдова принесла старинный подголовник — маленький ларец, передняя стенка которого была ниже задней. На такие ларцы еще много столетий насад богатые люди, ложась спать, клали подушки.
Лукьянов был осторожный ростовщик. Его должниками состояли лишь обеспеченные люди. Рыбацкую бедноту, не имевшую под заклад ценных вещей, старик деньгами не ссужал.
Старуха не ошибалась: кемлянин был должен, судя по распискам, не сто двадцать, а двести сорок рублей.
— Ну, сколь же неловок Иван Антоныч, — заохала вдова, — оккурат меня, горькую вдовку, разорить задумал. О-ох, я горемычная! — запричитала она, держа вверх ногами составленный Двинским список должников, в котором было обозначено — кто и сколько должен. — Спасибо тебе, голубок, уж чем отблагодарить — не знаю. Денег не берешь, а что еще у меня беззащитной есть?
Во время повторного чаепития Александр Александрович попросил старуху показать ему снасти. Вскоре Двинской очутился в клетушке, где на шестах годами висели густыми рядами сети. «Десятки и сотни семейств рыбацкой бедноты мечтают о снасти, а вот сколько висит их без пользы, просто так, как говорят богачи, про запас!» — с горечью думал Двинской, проводя рукой по холодной и шершавой пряже.
— А где для подледного лова снасть? — спросил он.
— Да вот, батюшка, — и старуха показала на снасть, ничем не отличающуюся от других.
— На что она вам нужна?
— Да ни на что она. Висит — есть не просит, и за то спасибо…
— А мне она очень нужна! — не справляясь с дрожью в голосе, проговорил Двинской. — Дайте мне ее на время?
— А Христос с тобой, если на время — бери! — согласилась Лукьянова. — Все равно без толку лежит.
Двинской перевел дыхание. Наконец-то у него есть невод! Вот теперь он сможет организовать вольную артель!
Кое-как перетащив тяжелую спасть в сани, Двинской прикрыл ее старым парусом. Часа через три он подъехал к зданию музея. Все давно спали, и никто не видел, как Александр Александрович, подтаскивая невод то за один, то за другой конец, переволок его через порог.
Радостно было зашивать снасть в парус. Заветная мечта— добыть невод для бедноты — осуществилась!
На следующий день совсем в потемках с помощью жены и тещи он уложил поклажу в широченные дровни и на земской лошади добрался до следующей станции. Подорожный лист позволял требовать смену лошадей в любое время суток, и Двинской, нигде не останавливаясь на ночлег, ехал в Кандалакшу; выспаться вдоволь можно ведь и в санях.
В Кандалакше он сразу же направился к Терентию. Рыбак был дома, и Двинской даже удивился, до чего тот исхудал и постарел за это время. Дома был и Алешка. Он с надеждой поглядывал на Двинского. Не успел Двинской раздеться, как Терентий начал жаловаться на судьбу.
— Ну, а если тебе невод дать, собьешь артель? — перебил его Двинской.
Терентий от нахлынувшей злобы даже зубами лязгнул:
— Чего, барин, попусту языком молоть! Где невод возьмешь?
— Да в моих санях. Я тебе невод привез!
Терентий даже отшатнулся.
— Какой невод? — хрипло пробормотал он. — В уме ли ты?
— Пойдем к саням.
Вспоров перочинным ножом шов на парусине, Двинской показал Терентию и Алешке свою поклажу.
— Я получил от твоего сына письмо, — гладя мальчугана по голове, пояснил он рыбаку, — и привез тебе невод! Сзывай рыбаков…
— Батя, я созову! — выкрикнул Алешка и, не дожидаясь ответа, побежал вдоль улицы.
Немало прошло времени, пока Терентий пришел в себя и растерянно пробормотал:
— Чудны дела твои, господи! У моей избы невод лежит!
Двинской счастливо улыбался, наблюдая за тем, как Терентий озадаченно потер кривой нос, потом поскреб бороду, а затем, не обращая внимания на холод, снял шапку и стал почесывать затылок.
— Невод! — воскликнул наконец Терентий, прислушиваясь к звукам своего голоса. — Подумать только: у моей избы невод лежит?! — Помолчав немного, он вдруг тихо прошептал: — Скажи прямо — не украл?
— Не бойся, не украл. Невод мой. Я отдаю его артели, только сколоти ее!
Двинской ошибся, рисуя себе картину: вот вбегают рыбаки, шумно радуются, звучат незамысловатые шутки, кое-кто вспоминает, что надо бы вспрыснуть спасть — «чай, рыба не посуху ходит». В действительности же все произошло по-иному. Бородачи торопливо подходили к саням, осторожно, словно с опаской, щупали невод, деловито растягивали его, рассматривая величину ячеи. Затем, уступая свое место другим, только что прибежавшим, молча отходили на шаг-другой, не спуская глаз с поклажи. Лица у всех были озадаченными, и Двинской понимал, что каждый из рыбаков думает: «Не знаю, ребята, как вы, а я в сумнении. Привез невод неведомо какой человек, пряжа новая, не гниль какая-нибудь… Нет ли тут подвоха?»