Бельский: Опричник

Ананьев Геннадий Андреевич

— Озадачим их, — пообещали в один голос собравшиеся на сговор. — Сегодня же получим от них согласия и, благословя, в путь.

Пообещать — проще простого, но не все обещанное исполнимо. Ни Владимир Загряжский, ни Никанор Чепчугов не согласились на столь страшное злодеяние, заявив, что готовы сами принять смерть от руки палача, нежели самим стать палачами.

Борис не слишком расстроился отказом, попросив ближних своих постараться поскорее найти согласных. Со рвением они взялись исполнять волю великого родича, но успех сопутствовал только окольничему Андрею Луппе-Клешнину: он представил правителю

дьяка Михаила Битяговского.

— Назначаю тебя правителем всех земских дел, — заговорил не об убийстве Дмитрия напрямую, а вроде бы о повышении по заслугам, — и заведующим хозяйством вдовствующей царицы. Особый твой надзор за царевичем Дмитрием Ивановичем. Гляди в оба. Хотя, если с ним случится какое несчастье, не спрошу с тебя. Обещаю, что никто другой тоже не спросит.

— Понял. Мы с сокольничим обо всем договорились.

— Вот и ладно. Управитель мой выдаст тебе денег, сколько попросишь.

— Благодарствую. Но дозволь челом ударить.

— Слушаю.

— Дозволь, великий боярин, взять с собой сына своего, Данилу и племяша Никиту Качалова.

— Если уверен в них — бери. Не сболтнули бы чего прежде времени. Да и потом не распускали бы языка.

— Не сболтнут. Не глупые же. Тут светит жизнь припеваючая, если все с понятием произойдет. Так я считаю.

— Верно считаешь. А взять если хочешь — бери. Пособники не станут лишними.

Соглашаясь, Борис хорошо знал, что произойдет с ними, когда исполнят они его волю. Следом за первыми поедут в Углич еще несколько человек и тоже с тайным заданием.

Через кого обо всем этом стало известно тайному дьяку, знал только он один. Он даже вообще не собирался докладывать о заговоре своему начальнику, не впутывая себя в это страшное дело, считая, что лучшая поза — не знал, не ведал. Тем более, что ни по каким сведениям соглядатай при Годунове не числится. Когда же Богдан вошел к нему почти сразу же после получения столь важного доноса, раскинув умом, тайный дьяк посчитал приход оружничего не случайным.

«А что если тоже пронюхал о заговоре? Вполне возможно».

Решил не играть с огнем и подал донос начальнику и очень удивился совершенному спокойствию оружничего, словно тот читал рядовую отписку о каком-либо незначительном разговоре в третьеразрядной княжеской семье.

«Все знает. Верно, что не утаил я донос».

Но и другая мысль перечила первой: раз помалкивает о мерах, какие нужно принять срочно в противодействие, стало быть, не доверяет, а это — плохо. Очень даже плохо!

А как мог Бельский довериться тайному дьяку? Ему было жаль невинного мальчика, но он взят был для жертвы и от этого никуда не денешься. Конечно, если удастся покончить с соперником раньше того, как его подосланные свершат злодейство, тогда все получит иной оборот. Тогда придется срочно принимать иные меры, пока же ничего менять не следует. Ни в коем случае не изменять того, что уже подготовлено: после убийства Дмитрия Углич возбуждается до бунта (об этом все обговорено с Афанасием Нагим), а сделать это несложно, ибо вся прислуга в основном его, оружничего, люди, кроме боярыни Волоховой и ее сына Осипа. Следом за Угличем возбудится и Москва, подогреют которую князья и бояре, противодействующие Годунову. Через своих слуг это сделают. Требование одно: вон из Кремля

Бориса Годунова, убийцу царевича Дмитрия.

Конечно же, всего этого не произойдет, если удачной окажется засада на охоте. Тогда можно будет сразу же объявить настоящему Дмитрию, кто он такой, а тот, кто сейчас заменяет его, получит достойную жизнь. Но к этому тоже нужно готовиться. При любом развитии событий пора поведать послушнику Чудова монастыря о его истинном происхождении, после чего увести от греха подальше, хотя бы в Иосифо-Волоколамский монастырь, а то и в свою полутайную Приозерную усадьбу.

Возможен и такой расклад: после гибели Годунова раскрыть царю все о покушении на брата и поведать ему всю правду о подмене. Однако же, на такой риск вряд ли Бельский решится. Слишком опасно. Как еще царь отнесется к подобным действиям его и Нагих, определить трудно, вернее, невозможно. Может обернуться все так: Федор Иванович вынужден будет признать своего истинного брата наследным великим князем, а Бельского и Нагих казнить.

«Стоит ли, не подумавши подставлять свою шею под топор палача?»

Решил в конце концов посоветоваться со старцем Дионисием. У того хватит мудрости найти самый надежный и безопасный ход.

Все эти мысли, однако, не помешали Богдану выяснить то главное, ради чего он пришел к тайному дьяку. Охота намечена между Истрой и Волоколамском. Основной стан — берег Тростянского озера. Оно изобильно рыбой, в его тростниковых заливчиках в достатке водоплавающей дичи, которая уже собирается в стаи, поставив на крыло молодняк и готовясь к перелету на юг. В чащобах по берегам Малой Истры и Рузы множество боровой птицы, изобильно кабанов, лосей и оленей, а по протокам этих речек — выдры и бобры.

Бельский возликовал душой, считая, что ему повезло: те охотничьи угодья он знал довольно хорошо, ибо не единожды охотился в тех местах с воеводой Волоколамска. Знали их и боевые холопы, которые сопровождали его на те охоты. Теперь ему легко будет выбрать исполнителей, а соглядатай тайного дьяка, сам того не ведая, станет извещать его, Бельского, о том, в какой день и в каком месте будет Годунов определять для себя места охоты.

Что Борис Федорович не прилипнет к царю Федору Ивановичу, Бельскому было совершенно ясно.

Действовать оружничий решил без проволочек. Уже вечером, как раз к вечерней молитве, посетил Чудов монастырь. Терпеливо отстояв с настоятелем долгую службу, объявил ему, что желает побывать в келье у старца Дионисия, чтобы, как он сказал настоятелю, укрепить дух в мудрой беседе со святым.

— Плох он, — со вздохом сообщил настоятель. — Почитай, на ладан дышит. Но не прекращает писать отчет души своей, как назидание потомкам. Какой день ни крошки в рот не берет, питая тело свое лишь сочивом.

«Очень не ко времени. Очень».

Если старец отдаст Богу душу, царевича Дмитрия нужно будет обязательно увозить из Чудова монастыря. Но что гадать, сейчас все станет ясным.

В самом деле, Дионисий лежал бездвижно на жестком ложе с тонким волосяным матрасом. Он казался уже умершим: лицо восковое, нос заострившийся. Но стоило Бельскому подойти поближе к умирающему, тот сел и, осенив себя, а затем и вошедшего крестным знаменем, спросил, словно не признал вошедшего:

— Оружничий?