Белый павлин. Терзание плоти
Шрифт:
Лесли вскочил, пожал мне руку, коротко приветствуя, и сел снова. Мэри улыбнулась и сказала:
— О, Сирил, как я рада, что ты пришел. Я так беспокоилась, а то Лесли заявил, что он никудышный кондитер. Да мне особой искусности и не нужно, хочется только, чтобы он не был медведем.
— А в чем проблема?
Она вздрогнула, захлопнув книгу с легким хлопком и сказала:
— Ой, мне так хочется приготовить те изумительные испанские тарталетки, которые так здорово делает твоя мама. Они невероятно вкусные. Увы, Мейбл о них ничего не знает, в моей
— Ты хочешь приготовить их к благотворительному базару?
— Да… к завтрашнему дню. Повар сделает остальное, но я тоже должна приложить руку к этому. Ты согласен, что они просто замечательные?
— Очень даже! Ладно, схожу, спрошу у мамы.
— Если тебе не трудно. Хотя нет, о, нет, нет, ты не можешь сновать туда и обратно в такой ужасный вечер. Мы просто устали от грязи. Мужчин нет дома… Уильям пошел встретить отца… а Джорджа мама послала к викарию. Он понес какие-то вещи. Я же не могу гонять девушек в такой вечер по пустякам. Вот и вынуждена обойтись без тарталеток и без клюквенных пирожных тоже… ничего, видно, не поделаешь. Я такая несчастная.
— Попроси Лесли, — сказал я.
— Он такой сердитый, — ответила она, взглянув на него.
Тот никак не отреагировал на ее замечание.
— Согласен, Лесли?
— Ты о чем?
— О том, чтобы сходить в Вудсайд ради меня.
— Зачем?
— За рецептом. Ну, будь хорошим мальчиком.
— А слуги на что?
— Они заняты оба… их нет дома.
— Тогда пошли девушку.
— В такой вечер? Кто пойдет!
— Сисси.
— Я не стану просить ее об этом. Мне стыдно.
— Сирил, верно ведь, что мужчины ведут себя зачастую постыдно?
— Да я могу сходить, успокойся, — сказал я. — Дома сейчас все равно нечего делать. Мама читает. Летти шьет. Ей тоже не нравится погода, как и Лесли.
— Но это неудобно, — сказала она, ласково глядя на меня. Окончательно отложив в сторону свою большую книгу, она подошла к Лесли.
— Ты не сходишь, Лесли? — поинтересовалась она, положив руку ему на плечо.
— Женщины! — произнес он, поднимаясь. — Нет предела их желаниям и их капризам.
— Думаю, он сходит, — сказала она весело и побежала за его пальто. Он медленно просунул руки в рукава, но так и не надел пальто до конца на плечи.
— Ну же! — сказала она, приподнимаясь на цыпочки. — Ты — высокое создание! Никак не наденешь пальто, да, дитя?
— Подай ей хотя бы стул, чтобы она встала на него, — сказал он.
Она резко дернула за воротник, но брат стоял бесстрастный, как овца.
— Какой ты плохой мальчик, Лесли. Я же не могу надеть его на тебя силком, ну ты и упрямец!
Я взял пальто и помог ему одеться.
— На, — сказала она, подавая ему шапку. — И не задерживайся там долго.
— Какой противный вечер, какая грязь кругом, — ворчал он по дороге.
— Да, — согласился я.
— В городе лучше, чем в деревне.
— Да. Тебе там понравилось?
Он начал длинное повествование о тех трех днях, проведенных им в столице. Я слушал, но почти не вникал. Куда больше внимания я обращал на крики ночных птиц у Неттермера и на прочие устрашающие звуки в лесу. С каким облегчением я захлопнул за собой дверь собственного дома, оказавшись в освещенном холле.
— Лесли! — воскликнула мама. — Рада тебя видеть.
— Благодарю, — сказал он, оборачиваясь к Летти, которая сидела с работой на коленях, сосредоточенно наклонив голову.
— Как видишь, не могу встать, — сказала она, протягивая ему руку. — Как хорошо, что ты пришел! Мы не знали, что ты вернешься из города.
— Но почему? — воскликнул он.
— Полагаю, тебе там было хорошо, — сказала она мягко.
— Да, спасибо.
Стежок, стежок, стежок; и вот уже игла начала прошивать другую ткань. Потом, не поднимая головы, она сказала:
— Да, без сомнения, ты производишь впечатление человека, которому всегда хорошо.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, у тебя на лице такое выражение… Ты не заметила, мама?
— Да, пожалуй, — сказала мама.
— Полагаю, это означает, что мы не можем задавать ему вопросы, — заключила Летти, сосредоточившись на шитье.
Он засмеялся. Она порвала нитку и пыталась снова вдеть ее в иголку.
— Чем вы занимаетесь в такую ужасную погоду? — неуклюже поинтересовался он.
— Ах, мы сидим дома, оторванные от мира. «О, даже ты, о ком мечтаю»… и тому подобное. Разве нет, мама?
— Ну, — сказала мама. — Я не знаю. Мы представляли его себе окруженным львами.
— Какая досада, что мы не можем попросить его порычать, вспомнив один из своих старых рыков.
— Каких? — спросил он.
— Откуда мне знать? Подобно голубице, могу судить обо всем только по его нынешнему голосу. «Чудовищно тоненький голосок».
Он неуверенно засмеялся. Она продолжала шитье и вдруг стала напевать, словно про себя:
Где ты была сегодня, киска? У королевы у английской. И что видала при дворе? Видала мышку на ковре.— Полагаю, — добавила она, — что так оно и было. Бедная мышка! Но полагаю, бывают случаи и похуже, чем с киской при дворе. Видел ли ты хотя бы королеву?
— Ее не было в это время в Лондоне, — парировал он саркастически.
— Уж не хочешь ли ты сказать… — спросила она, вынимая две булавки, зажатые в зубах. — Полагаю, ты не станешь утверждать, что она в это время была в Эбервиче… твоя королева?
— Не знаю, где она была, — ответил он сердито.
— О! — сказала она очень ласково. — Думаю, ты встретился все-таки с ней в Эбервиче. Когда ты вернулся?