Бенефис дьявола
Шрифт:
– В коридоре много людей еще? – спросил он.
– Не знаю, человек семь, наверно.
– А парней?
– Я, да Гладышев. Ну, и Олег еще с сетью возится.
– Давай гони всех женщин сюда. Пусть архив закрывают там и все на выход!
– Хорошо.
Он помчался назад по коридору, говоря всем встречным, чтобы собирались в приёмной. В мутных кулуарах коридора он мог различить каски пожарных, мелькавших то с одной, то с другой стороны. Противоположное крыло, вероятно, уже было эвакуировано. Предупредив всех, он заскочил в их кабинет. Олег возился за компьютером, и здесь можно было дышать более-менее легко.
– Всё, закрывай лавочку
– На лифте?
– Ага, там он, возле окна в приемной, Степаныч сегодня за лифтёра.
Олег посмотрел на него непонимающе и снова уткнулся в монитор.
– Ну чего ты возишься? – понукал его Никитин.
– Сейчас, минуту еще, я же должен всё по порядку закрыть, иначе все данные слетят нафиг, потом месяц восстанавливать придётся.
Рома устало опустился на стул возле своего стола.
– Я угораю, - промычал он.
– Что, дыма наглотался?
– Я угораю с этих русских: пока по башке нам дубиной не треснешь, мы ведь каску не наденем.
– А что, там потолки уже рушатся?
– Эх, Олег, какой ты… занятой.
– Всё, я закончил, - сказал Олег, поднимаясь из-за стола.
Рома тоже встал, пошатнувшись.
– Эй, с тобой всё в порядке?
– Всё нормально, надышался, наверно. Ну ничего, сейчас проветримся. Ты никогда по канату не ходил?
– Нет, а зачем?
– Теперь бы навык пригодился.
Они заперли за собой дверь и бегом направились к приёмной. Степаныч ждал только их.
– Ну где вы потерялись, вашу мать! Кто-нибудь еще остался?
– Да нет, вроде, мы последние.
– Ну давай, майнуй по малой.
Олег оторопело смотрел на распахнутое окно и приставленную к нему лестницу.
– Чего встал, вперёд!
Рома подтолкнул приятеля к окну и смотрел, как тот неуклюже, на корточках, начал свой путь вниз.
Затем настала и его очередь.
11
Глеб, откатив назад водительское сидение, сидел, неторопливо потягивая джин-тоник. Его не смущало употребление алкоголя за рулем, все проблемы решаемы, и он начал к этому постепенно привыкать. Только что ему сообщили, что вопрос с трубкой Сидорова благополучно разрешен, и он спокойно смаковал состояние своего баланса, не переживая более об отпечатках пальцев, оставленных им когда-то и где-то, наблюдая лениво за грязным бродягой, копающемся в мусорных баках. На него внезапно нахлынуло ощущение, что всё это уже с ним было: этот двор, мусорные баки, беспризорная собака с поджатым хвостом, бомж. Вот сейчас этот бородатый что-то откопает и должен подойти к нему… Но, как всегда бывает в такие минуты, ощущение так же стремительно отступило, как и перед этим нахлынуло, и Глеб с удивлением увидел, как бомж, что-то выудив из мусорки, воровато огляделся по сторонам, остановив на секунду взгляд на черном автомобиле с тонированными стёклами, никак не принадлежащем местной диаспоре, которая, вероятно, мало чем отличалась от него самого. Что-то рассудив про себя, он медленно двинулся по направлению к Глебу, озираясь и шевеля губами, неся в руке какой-то предмет, пока не приблизился настолько, что Глеб смог различить пистолет Макарова, который тот держал за дуло. Глеб не видел в лице человека агрессии, он опустил стекло и ждал, когда бомж приблизится.
– Вот, брат, нашёл тут… настоящий вроде, тяжёлый, - прошамкал тот, поравнявшись с капотом. – Надо тебе?
Глебу приятно было ощущать себя могучей глыбой по сравнению с этим жалким отрепьем. Мужик приподнял пистолет и держал его на уровне
– Дай глянуть. Да за дуло держи, пень!
Он осмотрел оружие. Макаров был действительно настоящий, кое-где окраска уже потерлась, но в целом в отличном состоянии, даже видна была смазка. Пистолет был снят с предохранителя.
– Это ты там нашел, что ли? – кивнул Глеб в сторону мусорных баков. Он вынул из рукоятки магазин – в нем не хватало трёх патронов. Один, вероятно, был загнан в ствол.
– Ну да, всякого барахла полным полно, иногда и не знаешь, что найдешь, что потеряешь.
– Да ты поэт-философ? – Глеб взял пистолет в руку. Опять ощущение повторяемости момента нахлынуло и отступило.
– Так поживёшь на свете белом, и философом станешь.
– И давно ты живешь на белом свете?
Бродяге не понравился вопрос, или, скорее, тон, которым он был задан. Он взглянул на молодого человека в черных очках, на губах которого играла кривая ухмылка, и ответил, медленно пятясь от машины:
– Да уж сорок почти.
– А выглядишь на все семьдесят. Зачем тебе тогда землю топтать, дядька? Да не бойся ты, чего пятишься! – Глеб навёл на него пистолет. – Стой, говорю.
– Брат, не надо, чего ты, - забормотал бомж. В глазах его, однако, не было испуга, только спокойное равнодушие.
Глеб смотрел на него через прорезь мушки. Ощущение власти непередаваемой усладой щекотало его нервы, заставляя адреналин бродить в крови. Он опустил пистолет.
– Не бойся. Садись в машину.
– Да куда же я… у меня тут барахлишко.
– Я тебе другое куплю. Ты где живёшь?
– Да тут вон, в коллекторе.
– Не надоело?
– А куда деться?
– Предстать перед создателем.
– Веселые у тебя… шутки.
– Давай садись назад, прокатимся. Скучно мне. Попробуем из тебя человека сделать. Мылся когда в последний раз?
– Да вот, потеплее было, так мы с Федькой на речку ходили.
– Вши есть? Ну и вонь от тебя…
– Не-е, вшей нету. Может, не надо, а? Я и правда вонючий, стыдно…
– Не лечи меня, дядька, сам знаю, что надо, что не надо. Человеком станешь, да расскажешь мне свою басню про жизнь обездоленную. Поехали.
Через двадцать минут они подкатили к бане в пригородной зоне. Глеб по дороге купил всяких дешевых шмоток, поесть да попить. Они с Василием, как звали его нового знакомого, были примерно одинаковой комплекции, и Глеб особо не церемонился, выбирая размеры.
В помещении было натоплено, пахло вениками. Перед парной стояли деревянные скамейки и такой же стол, исполненные в деревенском стиле. На стенах красовались фото-пейзажы сопок, полей и лесов, имелся даже один водопад, вставленные в рамки. Глеб отправил Василия первым делом мыться, приказав сложить все его старые манатки в большой пакет, который нашелся в общем арсенале. Сам он по-хозяйски расставил на столе приборы, достал водку, закуску, разложил всё аккуратно по тарелкам.
После третьей рюмки он уже спрашивал Василия заплетающимся языком:
– Ты мне скажи, тебя провайдер подослал?
Василий, пропаренный и выбритый, лихо уплетал за обе щёки колбасу, сыр, корейские салаты, запивая их водкой, как морсом. Сейчас он, пожалуй, выглядел и на сорок – худощавый, с длинным прямым волосом. На плечах и груди его неизвестные мастера оставили свои творения в виде наколок, по которым и не сведущим в искусстве тюремного тату была понятна судьба их обладателей.
– Какой еще Вайдер, воротила местный, что ль? – спросил Василий.