Бенефис дьявола
Шрифт:
Но с Глебом еще хлеще история получилась. Мы действительно вместе сели в автобус, только я вышел на своей остановке (прикинь – а кому я тогда стакан с газировкой отдал, ха-ха-ха, до сих пор голову ломаю), а ему нужно было дальше еще две проехать. Тут, как он рассказывал потом: садится напротив девушка, ну супер – вся такая загорелая, синеглазая, с черными волосами, и на него пялится. А Глеб, ты же знаешь, просто так этого... гм… раньше не спускал на тормозах – слово за слово, чай-кофе-потанцуем, пошли они куда-то в сквер и, в общем, говорит, я до ночи с ней про звёзды и луну, пока комарики не стали под вечер за голый зад его… это… за голые руки цапать… и шею. Говорит, проводил до дому, договорились о встрече, причем она была такая многообещающая, свой домашний телефончик ему оставила… О, кстати, такой
Вот такие были куражи! Но, надо сказать, я после этого случая собрал всю эту хрень из аптечек и в мусорку спустил. Коробочки только оставил, потом за них неплохой профит поимел, на новый индикатор хватило.
– А Глеб? – спросила Светлана.
– После этого случая мы как раз и закорефанились. Его в больнице три дня продержали на детоксикации, под капельницей. Я когда на следующий день к нему пришел в палату, мы ржали до упаду, рассказывая друг другу свои «глюки». Медсёстры меня палками выгоняли оттуда. В школе был разбор на педсовете, но мы были на хорошем счету, списали всё на чрезмерную любознательность, мы дали честное благородное слово, что никогда в жизни такого не повторится. Потом вся эта кутерьма, конечно, забылась – госэкзамены, институт…
Никитич налил себе еще «граммуличку», и его развязавшийся язык понёс дальше разную околесицу, особо не заботясь о связанности мыслей. Так оно было и лучше, уверилась Света, не нужно было озадачиваться по поводу поддержания разговора и следить за сутью темы. У Ромки их было сразу несколько в одном изречении, и это его, по-видимому, совершенно не смущало.
Потом хлопнула входная дверь, и на пороге появился Глеб, черный и осунувшийся, со словами:
– Я пришел.
Так никто и не понял, то ли он констатировал факт, то ли подразумевал нечто большее.
14
Ритуальный зал был полон народу, и распорядителю приходилось сдерживать людей, желавших попрощаться с Борисом. Это была большая квадратная комната, стены которой были выложены серыми мраморными плитами, с матовыми светильниками, висевшими на одинаковом расстоянии друг от друга. Посреди находился постамент, задрапированный черным шелком, в изголовье которого возвышались две колонны. Между ними, на поперечном планшете, располагался портрет Бориса, возле которого горели две свечи. Тут же, на постаменте, стоял гроб с телом. Откуда-то из стен доносилась приглушенная классическая музыка: звучали произведения Верди, Листа, Штрауса и Альбинони. Вся строгая обстановка настраивала посетителей на траур. Здесь не было изображений из Библии или Корана, и не было статуй, ибо это место предназначалось для гражданского прощания с усопшим.
Иван стоял возле одной из колонн. Косметолог неплохо поработал с лицом брата: не видно было опухоли и кровоподтёков, волосы аккуратно зачесаны назад, как на портрете, и на щеках едва заметен лёгкий румянец. Но он совсем не выглядел, как живой, и Иван никогда не понимал сути выражения: лежал в гробу, будто спал. Зачем обманывать себя? Люди приходят проститься с мертвым, а не с уснувшим, и единственное, ради чего стоит потрудиться над телом – это чтобы его запомнили более-менее похожим на тот образ, каким он был при жизни. И еще для многих людей прощание с почившим – это соприкосновение со смертью, с самой неразрешимой тайной всех живущих. И познание её разгадки возможно лишь в одном случае: когда они сами перейдут эту тонкую грань между жизнью и смертью, и только тогда душа обретет вечное познание, но будет ли это покоем или бесконечным скитанием, решать нужно ещё при жизни. Березин, убийца Бориса, сделал свой выбор, а Господь услышал просьбу его, Ивана, и справедливость восторжествовала еще до того, как тело одного
Иван видел Веронику. Она одной из первых скромно поставила букет цветов в одну из расположенных у гроба корзин и, подойдя к нему, снова уткнулась лицом в его плечо, как и в первую их встречу. Он поцеловал её молча в голову, прикрытую черной косынкой, и что-то произнёс в утешение. Она подняла на него свои огромные черные глаза, наполненные слезами, но он отвернулся, чтобы не видеть в них отражения своей собственной боли. Они стояли молча некоторое время, потом она сказала, что ей нехорошо, и вышла из зала. Иван заметил, как вслед за ней вышел и худощавый молодой человек в черных очках, скрывавших его глаза. По-видимому, это был её брат: Иван заметил, что он всю церемонию, пока Вероника находилась в зале, неотступно следовал за ней, держась в стороне и не приближаясь к телу Бориса, словно охраняя её. И он не разу не взглянул на брата, будто ему и невдомёк было вовсе, где он находится. Это обстоятельство никак не отразилось на чувствах Ивана – в этом городе всё было по-другому, люди вели себя отрешенно от остальных и заняты были каждый своими проблемами. Может, оно так и правильней: чего лезть в чужую душу, когда в своей царят потемки?
Через час после начала прощания Иван тоже вышел на улицу. Погода наладилась: светило солнце, щебетали птицы, в воздухе стоял еле уловимый аромат распускающейся листвы. Вероника со своим спутником стояли недалеко от входа. Молодой человек нервно курил и что-то объяснял девушке, с чем она, по мнению Ивана, не хотела соглашаться. Лёгкий порыв ветра донёс до него обрывок её фразы:
– Глеб, перестань вести себя, как ребёнок…
Иван отвернулся от них, чтобы не создавалось впечатления, будто он подслушивает их разговор. Вчера утром он, как и наметил для себя, отправился к следователю. Прокопенко был на месте и встретил его на пороге, предложив чашку кофе. От кофе Иван отказался, но чай попил с удовольствием – в гостинице он не стал искать буфет, и завтракать ему совершенно не хотелось.
– Иван Сергеевич, у меня для вас важное известие, - сказал ему тогда Прокопенко. – Вы являетесь представителем потерпевшего с точки зрения закона, и эта информация, несомненно, отразится на ходе всего дела. Вчера мы обнаружили труп самоубийцы в одном из заброшенных скверов, и на нем была предсмертная записка. Вот её копия,- он протянул Ивану листок с признаниями Березина.
Иван читал эти слова и не чувствовал удовлетворения, которое, как он ожидал, должно было опуститься на него манной небесной и снять с души груз отмщения. Бродяга признавал, что был невменяем и убил в этом состоянии человека, но такие люди, как правило, не кончают жизнь самоубийством: что для них жизнь, что для них смерть – они сталкиваются с этим в своих подвалах чуть ли не ежедневно, и если каждый начнёт стреляться и вешаться от «знаков свыше», то бомжей и вовсе не останется на этом свете. Да и записка была написана ровным почерком, без помарок, без исправлений, со знаками препинания – разве так пишут самоубийцы?
Он высказал эти соображения следователю, но что тот ответил вполне резонно:
– Мы отправили уже запрос на образец почерка в колонию, где он отбывал последний срок. Если экспертиза подтвердит идентичность, то у нас не будет оснований оставлять дело открытым, вы же понимаете. Параллельно проводится проверка предприятия, которое возглавлял Борис Сергеевич, но, должен сказать, это уже станет больше статистической информацией, и вряд ли её результаты смогут повлиять на вынесение вердикта по факту смерти вашего брата.
– Нет, вы, конечно, правы, товарищ следователь, и у меня нет, в общем-то, никакого повода сомневаться в результатах следствия – раз человек признался в содеянном, то так оно и есть, иначе какая ему выгода от этого перед собственной смертью-то?
– Совершенно верно. Насколько мы установили, их пути никогда ранее не пересекались. Березин всю свою сознательную жизнь провёл в колониях да на зонах. Ну как и где они могли встретиться? У этого сброда мозги уже давно не работают, и попади в глотку капля алкоголя, как тут же срабатывает механизм агрессии, они начинают обвинять всех и вся в своих неудачах и горестях – поверьте, это обычная ситуация, и волей случая в неё попал ваш брат. Мне очень жаль.