Бенефис дьявола
Шрифт:
– Это Глеба Бесчастного вы имеете ввиду?
Светлана кивнула.
– А где он сейчас? Насколько я помню, он тоже работал вместе с вами и с Камовой здесь, в «Парадайзе».
– Больше не работает.
Прокопенко ждал продолжения, но Светлана молчала. Он был прекрасно осведомлен о том, с кем Светлана Домина была тогда в ресторане. Также как и о том, что они сняли номер в гостинице «Палас» и удалились в него незадолго до полуночи, и что оплата за этот номер была произведена, также как и за сауну, с личного банковского счета Бориса Сидорова накануне днём, около двух часов дня. Но он не знал, где сейчас находится Бесчастный. По зарегистрированному домашнему адресу никто не отвечал ни по телефону, ни на звонки
– Надеюсь, с ним всё в порядке? Я бы хотел побеседовать и с Глебом.
Света посмотрела прямо ему в глаза и грустно произнесла:
– Боюсь, это вам ничего не даст.
– Ну, мы должны проверить все возможные варианты и пообщаться с кем только возможно. То, чего не вспомните вы, возможно, удастся восполнить его воспоминаниями.
Света посмотрела в окно и, не поворачиваясь к следователю, стала рассказывать о событиях того вечера:
– Конечно, там мы немного чувствовали себя не в своей тарелке. Это Вероника, как только вошла в зал, сразу принесла с собой атмосферу, знаете… завсегдатая, что ли. Она привыкла бывать в дорогих заведениях, чтобы её окружали мужчины, которые за всё платят, что вокруг вертятся и кланяются, что нет недостатка в деньгах – я не завидую, напротив, мне это как-то всё непривычно и незнакомо, я воспитана в другой атмосфере и особо не комплексую на этот счет. Поэтому, наверно, и выпила тогда больше обычного, чтобы хоть как-то расслабиться и не обращать внимания на… разницу между нами и… всеми остальными. Не скажу, что мы с Глебом были как белые вороны, отнюдь. Глеб всегда держится достойно, и это передаётся окружающим. Мы пришли туда поужинать и отдохнуть, в конце концов, и этим и занимались весь вечер – ели, пили хорошее вино, танцевали – вот и всё. Один забавный казус даже вышел: Глеб в тот день получил премию и купил себе новый мобильник с цифровой камерой. Он сделал фотку Вероники с Борисом, а когда та подошла к нам и попросила показать его новый сотик, то попала как раз в тот момент, когда Глеб развлекался фото-коллажами. Ну, в общем, он её лицо прилепил к телу какой-то обнаженной фотомодели, и она как раз это и увидела. Мне это показалось таким забавным, да и ей тоже, а Глеб ужасно смутился, даже покраснел. Нёс какую-то белиберду, оправдывался.
– Он же пользовался туалетной водой? – вдруг спросил следователь.
– Да, он как раз был из модного салона, весь приодетый и… с новой… туалетной… - Светлана вдруг вспомнила, что этот Живанши Ромка нашел в своём кармане на следующий день, после встречи с Глебом.
– Это был Живанши?
– Я… я не знаю, не помню точно. Была какая-то дорогая вода.
– Вероника мне сказала, что что-то не сходилось с этой водой. А ведь если посмотреть с такой стороны: во-первых, то, что вы были там с Глебом – это, как вы сами сказали, не в порядке вещей; во-вторых, то, что Глеб выглядел совершенно по-иному – тоже необычно; в-третьих, от него пахло дорогой туалетной водой, чего раньше Камова от него не замечала. Может, это и было той изюминкой, на которую она так упорно намекала? Именно та нестыковка – между его прежним и нынешним, как сейчас говорят, имиджем, которая и заставила её обратить внимание на этот факт?
– Я не могу с уверенностью сказать, что это была именно та вода, понимаете? Три месяца прошло, в конце концов.
– А как, говорите, имя и фамилия его друга, у которого тоже Живанши?
Светлана поняла, что, если спросят Никитича, а они его непременно найдут и спросят, он расколется, как полено под топором, даже если она его и попросит молчать на эту тему. Какого черта её вообще дёрнуло ляпнуть про Ромку с его Живанши? Но, в принципе, теперь это не имело ровным счетом никакого значения, и она сказала:
– По-моему, это был действительно Живанши, я сейчас вспоминаю, что Глеб говорил именно про Живанши Инсенс Ультрамарин.
– Светлана, я вижу, что вы переживаете,
– И не только. Эта вода ему показалась резкой, и он поменял её на другую, а запахи ну очень похожие. Да и вообще, чего вы прицепились к этому запаху? Это ровным счетом ничего не доказывает.
– Конечно, нет, и не надо так сильно переживать. Давайте лучше продолжим. Вы не заметили в течение вечера чего-либо необычного?
– Да всё там было необычно! Мы привыкли как – пришли, выпили, поплясали, выпили, опять поплясали, и разошлись. А там музыка – обалдеть: помню, Моцарта исполняли, потом вальс, потом этот вездесущий официант. Я не успею из бокала отпить, а он снова начисляет. Конечно, я так мало-помалу и нахрюкалась. Нет, вы не подумайте, что я безобразия учиняла или на столе зажигала в пьяном виде – ничего подобного. Хотя могу – не сомневайтесь.
– Не сомневаюсь, - он улыбнулся.
– Но в тот вечер всё было чинно и достойно. Где-то ближе к одиннадцати я почувствовала, что, пожалуй, хватит на первый раз, и мы пошли наверх, в гостиницу – решили отметить премию Глеба совместно проведенной ночью в шикарных апартаментах.
– Если не секрет, большая премия была?
– Десять тысяч, по-моему.
– Судя по всему, Глеб там её всю и оставил.
– Наверно. Но он, честно, очень легко относится к деньгам. Не зациклен, или виду не показывает. В общем, там, конечно, было всё супер – кровать, джакузи, сто каналов по ТВ, персидский ковер… Мы часов до трёх, наверно, еще занимались всем чем придётся, а потом уже и уснули.
– То есть он никуда не отлучался?
– Однозначно.
Прокопенко ей верил. Она не может толком врать, слишком экспрессивная натура. Не смогла же она промолчать про туалетную воду. Но он всё же уточнил:
– Вы ночью не просыпались?
– Нет. Я спала, как убитая. Но, насколько я знаю, там, внизу, всё это… случилось гораздо раньше, чем мы уснули, разве нет? Да вы и у дежурной на этаже можете спросить, она подтвердит, что из нашего номера никто не выходил.
Разумеется, он уже сделал это. Только теперь, по прошествии времени, дежурной сложно было сориентироваться – кто и когда выходил из номера 405 три месяца назад в период с 00 до 02 часов ночи, поэтому показания Светланы были очень ценны с точки зрения подтверждения его собственной теории о причастности Вероники Александровны ко всему этому делу в большей степени, чем кто бы то ни был. Не случись пожар тогда в лаборатории, и сидеть бы Глебу сейчас на нарах, и никакое алиби его подружки не спасло бы: любой прокурор доказал бы в суде, что она была слишком пьяна в тот вечер, чтобы адекватно свидетельствовать на процессе в ту или иную сторону. Мотив – ревность.
– Ну хорошо, – наконец, произнёс он. – А в каких отношениях были Камова с Бесчастным?
– Да ни в каких, - уверенно ответила девушка. – Он считал её слишком ветреной и, простите, худощавой, чтобы самому обращать на неё серьёзное внимание. Да и потом, у нас с ним были тогда достаточно прочные и серьёзные отношения.
– Вы об этом говорите в прошедшем времени?
Светлана неловко поправила прическу.
– Видите ли, именно после этого вечера с ним стали происходить какие-то странные перемены. Было впечатление, что он балансирует… между реальностью и вымыслом. Мы сначала думали, что у него шутки такие.
– Какие?
– Ну, например, он выкрасил свою «десятку» в черный свет, понаклеил всякие молнинги, понастроил тюнинги или еще что там они делают с машинами, купил черные под кожу чехлы на сиденья, крутую акустику – ему Ромка её настраивал как раз в день пожара на Гоголя. После перекраски получил новые номера – три «девятки». И нам на полном серьёзе заявлял, что это три «шестёрки», а его «десятка» - ничто иное, как «Лексус» последней модели.
– Ему хватало зарплаты на все эти… причуды?