Бенефис дьявола

Чарков Дмитрий

– Говорил, что подрабатывает в Интернете. Что какой-то крутой провайдер пригласил его, дескать, поработать на рассылке сообщений – он эти сообщения и нам всем рассылал.

– А что за сообщения?

– Да галиматья какая-то: «Привет, как дела». Не знаю, сейчас все кругом на смс-ках зарабатывают, так, может, и его это как-то коснулось. Я, честное слово, в это не вникала особо. Он всё реже стал появляться, работу совсем забросил: вообразил себе, что за ним охотится наша директорша и хочет затащить его в постель, чудак. А наша директорша полвека замужем, у неё уже внуки – о чем может быть речь? Если я ему звонила, то он мычал что-то в ответ и бросал трубку. Ну подумайте, какая на моём месте это выдержит? Я уже начинала было мечтать… о чем-то серьезном, особенно после того ужина в ресторане, а его словно подменили. И так, день за днём, всё хуже и хуже. А однажды

вообще застала его сидящим перед выключенным телевизором, с которым он разговаривал – поверите, нет? В прямом смысле: сидит перед темным экраном со своим новым телефоном и как будто спрашивает у кого-то о чем-то и отвечает на вопросы. Я испугалась, говорю: «Глеб, у тебя, сучаем, не белая горячка?», а он отшутился, дескать, дай пообщаться с умным человеком или что-то в этом роде. Никитич тоже заметил, что с ним что-то неладно. Его шутка с «Лексусом» вообще всех достала, с Ромкой чуть не подрались.

– В смысле?

– Да в прямом. Никитич ему говорит как-то: слушай, Глеб, хватит тебе с этим джипом, надоело уже, а Глеб ему – да вы мне все завидуете, да я скоро в Штаты уезжаю, а вас жаба давит. Ты на мой телефон глаз положил, и на мою девчонку – на меня, то есть – и всё в таком же плане. Ну, Ромка не выдержал, говорит: ты чего, обкурился или «тарена» объелся, и за рубашку так его взял грубовато, тряхнул немного. Глеб посмотрел на него исподлобья, но ничего больше не сказал. Они с тех пор, кажется, больше не разговаривали. А перед этим, когда Рома ему акустику налаживал, Глеб на прощание сунул ему в карман просроченный билет в кино со словами: повеселись, дружище, это тебе за работу. Представляете? Ромка забыл про это, потому что тогда пожар был, да и напились они вечером сильно у Глеба дома. Потом только рассказал мне, так я не поверила сначала… Раньше Глеб никогда бы себе не позволил такую выходку, тем более по отношении к Роману.

– А у вас были версии, что с ним происходит? – спросил Прокопенко.

– Никитич как-то рассказывал, что они в школе еще на аптечном складе однажды работали, ну и нажрались там каких-то просроченных таблеток – «тарен», вроде. Так вот, говорит, симптомы похожие: у Глеба либо глюки начались, либо просто крыша поехала. Я в начале июня уже ни на шутку испугалась, когда он попросил оформить ему визу в Америку, а вместо консульского комиссионного сбора суёт мне с абсолютно серьёзным видом нарезанные и разрисованные под Франклина бумажки и говорит при этом, что сдачу я могу оставить себе. Я – ноги в руки и к Ромке, поехали на дачу к родителям Бесчастного, рассказали, что с Глебом что-то неладное. Они, конечно, в панике: единственный ребенок, которого они холили и лелеяли, а тут... Елизавета Федоровна – это мама Глеба – всё причитала по дороге в город, что он был поздний ребенок, что ещё в детстве у него были какие-то нарушения с психикой, что он был зациклен на цифре «6» одно время, но его вытащили психиатры из этого состояния, обещали, что всё будет нормально…

Девушка заплакала. Прокопенко достал свой платок и предложил ей с какими-то неловкими словами утешения, но она отказалась:

– Спасибо, не надо. Уже прошло. Я уже столько выплакала, что теперь это просто… по инерции. В общем, беседа с ним вам сейчас ничего не даст, вы понимаете теперь?

– А где он?

– Он в больнице.

– Здесь, в городе?

– Да, в психиатрической лечебнице.

20

Прокопенко присвистнул от неожиданности: парень в больнице! Для себя он выстроил уже довольно-таки стройную схему обоих преступлений, и теперь сходу никак не мог сообразить, какие изменения в ней внесет это известие.

– Вы его посещаете? – спросил он после непродолжительного молчания.

– Да, я была два раза. Смысла в этих посещениях особого нет: он живет в вымышленном мире, и при виде всего этого становится не по себе. После каждой встречи я потом неделю пребывала в полной депрессии.

– Он узнаёт друзей, родственников?

– Да, но все мы – друзья, знакомые, его родители… как бы это объяснить – в его внутреннем мире занимаем определенные ниши, которые создало его собственное сознание, понимаете? Как по киношному сюжету: каждому отведена роль в восприятии им окружающей действительности. Лечащий врач говорит, что нарисованная его воображением действительность кажется ему не менее реалистичной, чем нам с вами та, в которой живем и вращаемся мы. Сейчас он, например, мнит, что живёт в Соединенных Штатах, в Лос-Анджелесе. Когда его допускают к общению на воздухе с остальными… постояльцами лечебницы,

то он их воспринимает не иначе как эмигрантами из России, которые обосновались там раньше его. Поначалу ему нравилось с ними встречаться, но впоследствии такие встречи стали его тяготить, и он перестал разговаривать, просто ходит замкнутый по внутреннему двору, иногда общается сам с собой; иногда может сесть и подолгу смотреть на высотный дом, который виден со двора – последние этажи. Он же долгое время работал менеджером по туризму, и наизусть знает всевозможные буклеты, проспекты, описания городов, нравы и обычаи различных мест, и теперь его мозг накладывает эти знания, как копировальную кальку, на всё то, что его окружает. Забыть не может свой «Лексус»: иногда садится перед окном, как перед лобовым стеклом, и начинает вертеть воображаемую баранку, будто ребенок, и перед своим внутренним взором видит светофоры, повороты, встречные машины, пешеходов, полицейских. Врачей-консультантов Глеб принял за офицеров иммиграционной службы США, охранников и медбратов квалифицирует для себя, как полицейских. Местный повар у него зовется Биллом, а нянечку-якутку, которая убирается в его палате, он именует не иначе как миссис Уоррен, и очень любит её, даже оплачивает её работу – строго по понедельникам в нарисованной валюте, в одно и то же время. Но она его не понимает: он же по-английски разговаривает.

– Он знает язык?

– Вполне сносно может общаться.

– Я слышал о таких… заболеваниях, но, честно говоря, сам не сталкивался. Он не агрессивен?

– Нет, нисколько. Говорят, что такое состояние – довольно распространенное явление в психиатрии. Думаете, что анекдоты про Наполеонов и Черчиллей в одной палате – это сказки?

– Честно говоря, никогда не задумывался. А как его родители?

– Надеются, что всё обойдется. В детстве он уже был в таком… пограничном состоянии, но, как я уже говорила, всё обошлось. Первый месяц они не отходили от его палаты, но постепенно врачи их убедили, что их присутствие на этом этапе терапии может только повредить. Сейчас они опять на даче. Попозже, возможно, когда настанет определенный момент, они могут сыграть и свою роль – в шоковой терапии, то есть их появление после продолжительного отсутствия может вывести его из того состояния, в котором он находится.

В дверь постучались. Светлана встала и, приоткрыв дверь, увидела на пороге Галину, которая сказала:

– Там пришел мужчина, спрашивает какого-то Прокопенко. Это не твой посетитель?

Игорь Анатольевич услышал и, обернувшись к ним, спросил:

– А как фамилия мужчины?

– Сидоров, - Галина хихикнула, но, наткнувшись на упрек в глазах Светланы, сразу изобразила серьёзное лицо.

– Как он меня нашел здесь?- произнес следователь и бесцеремонно распорядился: - Пусть проходит, пропустите!

Но, тут же сообразив, что он не в своем участке, добавил извиняющимся тоном:

– Извините, автоматически вырвалось.

Галина, хлопая ресницами, прошептала в лицо Светлане:

– Это кто, из убойного отдела?

Светлана приложила палец к губам и ответила:

– Господин Сидоров ждет.

Но господин Сидоров уже находился за спиной Галины, которая пропустила его мимо себя в комнату и отправилась назад на своё место, за которым раньше работала Вероника. Света догадалась, что это был родной брат Бориса: сходства было немного, но общие черты всё равно проглядывали в профиле головы, выражении лица, легкой улыбке на губах. Он сказал, обращаясь к ней и Прокопенко одновременно:

– Здравствуйте, я извиняюсь, что побеспокоил. Мне сказали в управлении, что вы отправились сюда, Игорь Анатольевич, а я как раз на работе у Бориса обнаружил, что и мне, собственно, нужно было бы поговорить с Вероникой…

– Здравствуйте, Иван Сергеевич. Это Светлана Домина, коллега Вероники, - Иван сделал легкий полупоклон в сторону девушки, которая в ответ также склонила голову.
– Мы как раз беседуем… и о Камовой в том числе. Должен сказать, что я бы тоже с удовольствием с ней бы встретился еще раз. Вы, вероятно, получили наше извещение?

– Вы присаживайтесь, - предложила Светлана.

Иван сел за стол.

– Да, получил. Мне сегодня супруга звонила из дома, зачитала его по телефону. Я сам-то в отпуске, и вот решил покопать немного после аудиторов, а то они, знаете, только цифрами интересовались, а человеческий фактор, прямо скажем, не учитывали. Так что с Вероникой?

Прокопенко посмотрел на Светлану, потом обратился к Ивану:

– Знаете, я уже, в принципе, закончил беседу с её коллегами. Здесь вы её не найдете, а нам, как я полагаю, нужно переговорить.