Бенефис дьявола
Шрифт:
– Деньги сами по себе ничего не значат, - сказал он, - они лишь дают свободу.
– Ты такой старый и такой глупый, - проговорила она, целуя его в грудь. – Свободу дают не деньги, а умение их зарабатывать.
– Разве?
– Конечно. Посуди сам: деньги, как и свободу, можно потерять. А твои умения и навыки всегда останутся при тебе. Это как вождение автомобиля: год поездишь, потом и через двадцать лет руки и ноги вспомнят, куда и на что давить.
– Ты стала философом?
– Не-а, я практикующий психолог.
– А я профессор по деловому менеджменту, забыла?
– Тогда мы подходим к одной и той же проблеме с разных сторон, вот и всё.
Патрик протянул руку за бокалом с мартини, стоявшем на журнальном столике, и, сделав глоток, сказал:
– Умения нарабатываются не один год. А ничто так не подвергнуто искушениям стремительно
– Это правда, - согласилась она.
Он продолжал, будто с кафедры:
– Юности присущ наивный максимализм, желание достичь пределов совершенства сразу и сполна, вкусить все прелести человеческого бытия, не дожидаясь пришествия «горбатого» жизненного опыта, ибо парадокс аксиомы молодых, что «в пятьдесят мне ничего этого уже будет не надо», отчасти и заключается в своей искренней правоте. В пятьдесят, имея всё то же, что и наш 20-летний аналог, мы утрачиваем прелесть ощущения новизны, и наше восприятие окружающего обволакивается сакраментальным сожалением: если бы юность знала, а старость могла! В двадцать мы еще верим в чудеса, но уже утрачиваем иллюзии; мы полны надежд и ожиданий, но уже познаём истинный смысл заповедей Господних. И где эта грань, отделяющая искушение от грехопадения? Как устоять перед дьявольским соблазном обрести всёв обмен на свою совесть, честь и счастье близких; познать власть и силу, пройдя по людским душам, не поскользнувшись и не обернувшись назад – насколько должно быть сильным такое искушение и куда может столкнуть соблазн неокрепшую психику, вдруг очутившуюся перед сложным выбором?
Вероника провела ярко-красным ноготком по квадратикам мышц на его животе.
– Грешны мы, грешны. Ты прав, мой гигант: я не хотела бы дожидаться этого вечера ещё двадцать лет. Я пошла в душ.
Она легко соскочила с тахты и направилась к душевой кабине, находившейся в дальней части просторного гостиничного номера. Патрик остался сидеть, держа в руке бокал и глядя вдаль через прозрачную стену на раскинувшиеся перед ним безбрежные морские просторы.
Ника была ещё так молода, а уже так искушена! Ему бы никогда самому не пришло в голову провернуть такую банальную операцию по увеличению своего благосостояния, а с её легкой руки потребовалось только освежить его некоторые деловые контакты в Европе, чтобы обеспечить стабильный доход в течение почти целого года. Наверно, в России действительно легко делать бизнес и играть на неопытности русских. Но иногда ему всё же казалось, что она чего-то недоговаривает. Первое время Ника просто вздрагивала от любого телефонного звонка и в ответ на его вопросы отшучивалась, что это у неё синдром привыкания к новой обстановке. Когда они сталкивались на широких бульварах с полицейскими, она непроизвольно стискивала его руку, прижимаясь к нему всем своим хрупким девичьим телом, словно пытаясь раствориться в нем, лишь бы избежать общения с представителями закона, хоть он не раз уже успокаивал её, говоря, что для миссис Бауэр в этой стране открыта дорога в любом направлении и что её документы абсолютно в полном порядке. Но ей потребовалось не меньше месяца, чтобы свыкнуться со своим новым положением и почувствовать относительную безопасность. Она объясняла, что русская милиция настолько коррумпирована, что все в России её просто боятся, предпочитая решать вопросы с мафией – те, по крайней мере, уж точно не посадят за решетку за просто так. И этот страх у неё подсознательно переключился и на местных представителей власти: бедные русские, что же им довелось пережить за последние поколения, раз они собственным хранителям спокойствия отучились доверять, сокрушался он.
Патрик поставил бокал назад на столик, задев при этом массивным кольцом на своём мизинце соседний фужер. Бриллиант, обрамленный золотом, мягко цзынькнул о стекло. Это был подарок Ники, привезенный из России – он, должно быть, стоил целое состояние, но Ника не хотела даже и слушать его расспросы о том, как ей удалось скопить денег на такой дорогой подарок – это неприлично, сказала она, явно смутившись. Он не стал её более тревожить своей американской «неприличностью», окружив заботой и пониманием.
Патрик был счастлив. Через неделю закончится его отпуск, ему снова нужно будет вернуться в Питсбург, и Ника будет с ним. Правда, она хотела бы переехать куда-нибудь ближе к морю, они могли себе это уже позволить, но его пока удерживала привязанность к своему колледжу, его обязательства перед руководством, которое на него рассчитывало на ближайший учебный семестр.
Телефон Ники радостно пискнул в кармашке её шортиков, небрежно сброшенных на пол у тахты, возвещая о пришедшем сообщении. Патрик достал его, крикнув в сторону душевой кабины:
– Дорогая, тебе сообщение от… мамы!
– Что пишет? – отозвалась она.
– Тут хоть и написано по латыни, но «мама» - это всё, что я могу разобрать. Или вот: «позовни ест новост». Тебе это о чем-нибудь говорит?
– О, да. Прежде всего о том, что твой русский просто великолепен, - сказала с улыбкой Вероника, появляясь в комнате в коротком прозрачном кимоно.
Она взяла протянутый Патриком телефон и прочитала сообщение, затем перевела ему:
– Мама просит позвонить, есть какая-то новость. Что у нас там – утро, вечер? Я уже потерялась совсем, - она присела к письменному столу и. набрав оператора, попросила соединить с Россией, продиктовав номер.
Патрик смотрел на неё издали, пока она разговаривала с мамой на своём журчащем мелодичном языке, и не мог не вспомнить тот вечер шесть лет назад: лил дождь, он сидел в своем автомобиле, просматривая бумаги, когда из колледжа выскочила эта худенькая русская девушка в коротком платьице, которое вмиг на ней стало насквозь мокрым и прилипло к её стройному телу, как и теперь, подчеркивая высокую грудь и горделиво торчащие соски. Он не мог не распахнуть перед ней дверцу своего «шевроле», не пригласить её в салон – она одиноко стояла у тротуара, озираясь по сторонам в незнакомой стране среди незнакомых людей. Он сразу вспомнил её – эта русская студентка записалась на его лекции три раза в неделю для прохождения курса «Этика делового общения», и уже на первом семинаре активно принимала участие в обсуждениях, не стесняясь своего тогда еще косноязычного, но бойкого английского, выражая оригинальное мнение по каждому из вопросов. Ника с благодарностью приняла его предложение добросить её до студенческого общежития, посетовав, что забыла прихватить зонтик, а её соседка по комнате уже давно ушла, оставив её позаниматься в библиотеке. Слово за слово, и у них завязалась интересная беседа. Он пригласил её поужинать в кафе неподалеку, хотя знал, что этого не стоило делать в его положении – преподавателям не следует общаться со студентами вне стен колледжа, но это был особый случай, и мистер Бауэр успокоил себя, справедливо рассудив, что он лишь помогает освоиться иностранной студентке, не более; и даже потом, вдруг поймав себя на мысли, что безумно хочет обнять Нику и прижать к себе, не попытался одернуть себя и высадить её возле общежития. Опомнился он лишь после того, как почувствовал её губы на своих губах, прошептавших: «Мистер Бауэр, я хочу, что бы вы стали моим первым мужчиной, пожалуйста», и Патрик снова впал в приятное забытье, поддавшись её свежему очарованию и страсти.
Их связь продолжалась полгода, пока ему не пришлось вылететь в Бостон для участия в одном из проводимых ассоциацией симпозиумов. А оттуда его отправили на Аляску на три месяца, и кроме её звонков с уличного телефона-автомата два раза в неделю он не имел другой возможности для общения с ней: сам он не мог позволить себе позвонить Нике в общежитие, не выдав тем самым окружающим их общую тайну, связавшую их, как оказалось, на долгие-долгие годы.
Ника положила трубку и озабоченно посмотрела на Патрика.
– Что-нибудь случилось? – спросил он с тревогой.
– Я могу выезжать из Штатов? – в ответ спросила она.
– Ты же знаешь, дорогая, что это крайне нежелательно для перспективы получения американского гражданства. Что-то серьезное дома?
– Пока не знаю, насколько это всё серьёзно. Дело в том, что… какой-то родственник… я его почти не знала… оказывается, оставил мне наследство – хорошую дорогую квартиру. Странно, что я об этом ничего не знала, - добавила она в задумчивости, обернувшись к накатывающим на берег волнам прибоя за окном.
– Почему странно? Это должно быть обычным явлением – оставлять завещание, - сказал он, подходя к ней и обнимая её сзади.
– У нас в стране это еще не получило такого распространения, как везде в мире – оттого и странно. Чтобы оформить все бумаги, мне через три месяца нужно вернуться домой. Что ты на это скажешь?
– Скажу, что у тебя есть еще три месяца, что бы всё взвесить. В России дорогая недвижимость?
– Я думаю, что эта квартира… если она именно та, о которой я думаю… стоит не менее двухсот тысяч.