Бенефис дьявола

Чарков Дмитрий

Так стоило ли того его искушение?

Глеб продолжал плыть по волнам своей жизни, измеряя глубину своих соблазнов и сопоставляя их с той ценой, которую ему пришлось за них заплатить. «Я свободен?» - спрашивал он себя и не находил ответа.

22

Перед Прокопенко сидела пожилая женщина с тронутым морщинами лицом и седыми волосами, выбивавшимися из-под платка, повязанного на старческий манер. Было бы удивительно, однако, если б современные старушки носили банданы, подумал он, не сомневаясь при этом, что,

если Бог даст, то еще застанет это зрелище на своём веку. Любовь Ильинична уже дожидалась его в коридоре в компании с одним из оперативников, когда он вернулся из «Парадайза».

– Неужели отыскали? – спросил он после приветствий.

– Ну вы же не сомневались, Игорь Анатольевич.

– Нет, конечно, но чтобы так скоро!

– Мы прошерстили все бани и сауны под гребенку в районе того сквера. Администраторы – кто в одну смену, кто в другую тогда дежурил, и вот с Любовью Ильиничной повезло.

Она теребила в руке скомканный платочек, то и дело прикладывая его к слезящимся глазам.

– Так вот, - рассказывала она, - тогда холодно еще было, помню, дверь ветром постоянно задувало, так что мне приходилось вставать и притворять её, чтоб не распахивало. Совсем закрыть нельзя, хозяйка ругается, говорит, клиентов не услышишь. А мне, вот представь: по семь ступенек вверх да вниз, пока пройдешь, так и дыхания уже нету.

– Да, представляю, вам сколько лет-то?

– Шестьдесят семь. Но я еще не старая! Вон Кузьмичу с соседнего подъезда на прошлой неделе восемьдесят два стукнуло, так он, паразит, еще бабкам под юбки заглядывает, бес старый.

– Дай Бог вам такой же прыти в восемьдесят два, Любовь Ильинична! И что дальше-то?

– Вот я и говорю: только успела затворить, на две ступеньки спустилась, а-н её опять… Обернулась, а там эти двое и стоят: один с бородой, чумазый весь – ну беспризорный, сразу видно, а второй такой молодой, худющий, в темных очках. Я еще подумала: больной, что ль.

– Но тот, с бородой – точно он на фотографии? – следователь придвинул к ней последний снимок Березина, полученный ими из колонии и хранящийся в деле.

– Да он, точно, он же потом побритый вышел, чистенький весь и в новой одежке, только с волосами на голове, а ни как на этом твоем снимке. Седой уже, поди.

– Хорошо, Любовь Ильинична. Вот они зашли. А почему вы их запомнили, столько времени-то прошло?

– Да потому и запомнила, что парочка-то необычная: один старый бомж, второй молодой шалопай, а потом еще и девка расфуфыренная заявилась.

Прокопенко переглянулся с оперативником. Вот оно, недостающее звено.

– Так-так, Любовь Ильинична, и что..?

– К нам обычно или сразу парами приходят, ну… или названивать начинают… подружек своих ищут, будто сразу не знали, зачем приехали – чай, в наше время помыться и дома можно… А эти сразу и говорят с порога: мать, мол, помыться нужно, да поговорить посидеть. Ну, я им, конечно, проходите, всё готово, пар хороший, венички… Взяли они у меня стаканы, да и заперлись там.

– А на какое время?

– На два часа, сразу молодой этот и оплатил.

– В котором часу это было?

–

Около четырех, наверно, или пяти – не помню сейчас, а врать не буду. Но не шесть – это точно, потому что в шесть хозяйка за выручкой заезжает, а они и ушли-то до её приезда.

– Понятно, Любовь Ильинична, продолжайте, пожалуйста. Может, чайку вам налить?

– Да нет, спасибо, обпилась уже сегодня. Про что это я? А, ну и заперлись они в бане, а через некоторое время заходит эта краля… но не проститутка – это точно, я на них уже нагляделась. Эта была приличная, но не понравилась она мне. Взгляд такой – как у цыганки, и говорит медленно, будто жвачку жует, не понравилась она мне совсем.

Пока она говорила, Прокопенко набрал номер телефона туристического агентства «Парадайз» и попросил Светлану Домину.

– Извините, Любовь Ильинична, одну секундочку, - сказал он, прикрыв трубку ладонью. – Светлана? Добрый вечер, еще раз, это Прокопенко. У меня к вам такая просьба: вы не могли бы нам по факсу переслать какие-нибудь фотографии вашего друга и Камовой? Есть? Очень вам признателен, Светлана, спасибо, вот номер факса…

Он кивнул оперативнику, чтобы тот сходил в приемную и принял факс. Женщина продолжала между тем:

– На меня эдак зыркнула и говорит: «Тут мои друзья отдыхают, а мне им нужно пару слов сказать». Я её провела туда, значит, и оставила. Уж что они там втроем делали, я не знаю, но не долго – вывалились уже хорошенькие. Сама-то я сразу пошла подметать перед входом, а то хозяйка ругается, когда набросают окурков у двери, как будто урны рядом нету. А потом еще убираться после клиентов…

– Они что-нибудь оставили после себя?

– Да как обычно: грязную посуду и объедки, я их нашей дворовой собаке и скармливаю регулярно, она меня любит…

– Вот вы сказали – «вывалились». Пьяные, что ли?

– Да-а, как песня. Этот, беспризорный, хоть и помытый-побритый был, но на ногах вообще не стоял, его эти молодые так это… на себе почти волокли, а парень приговаривал: «Вот, Васька, нажрался, как кот мартовский, и на ногах не стоишь, а мне тебя тащить теперь», и в машину его, как мешок, засунули сзади.

– Они его под руки вели, что ли?

– Ну да, по обе стороны

– А ногами он хоть передвигал?

– Да не-е, так нажрался – это за час-то-полтора! – что даже ноги волочь не мог: я же говорю, они его прямо-таки тащили и ругали, на чем свет стоит. Эта краля ему: «Что ж ты, дядя, меру то не знаешь?» Да какой он ей дядя!

– А он в ответ, может, говорил или мычал что-нибудь?

– Да лыка не вязал: морду вниз, шапочка сверху черненькая такая… Погоди, может, он неживой был, а?

– А похож на неживого-то?

– Сперва-то я думала, что еле-еле тепленький, но свежий – после бани-то…

– А что за машина была, не помните?

– Да обычная, небольшая, черная вся, даже стекла черные.

– Номер, случайно, не запомнили?

– Номер? Погоди-ка, я, когда подметала вокруг, еще подумала про номер что-то… не помню, ей-Богу… что-то подумала, а что – сейчас уже всё, поздно, не вспомню.