Бенефис дьявола

Чарков Дмитрий

– Если подумали – значит, что-то необычное было? Может, цифры все одинаковые были, или буквы?

– Может, может, но не помню, ты уж извини, не скажу.

– А раньше, или потом когда-нибудь, вы не встречали кого-нибудь из этих троих?

– Нет, к нам они больше не приходили, в мою смену точно не приходили, а я-то больше и не бываю нигде: на работу, в магазин и домой, иногда еще в поликлинику схожу, а так… - она махнула рукой, - нигде почти не бываю.

– А вы не слышали какого-нибудь необычного шума в бане? Может, хлопок какой-то?

– Не помню ничего необычного. Да и слух у меня уже не тот, что раньше – могла и не услышать.

В этот момент в кабинет вернулся оперативник с небольшим альбомом в руке. Прокопенко кивнул ему, и тот положил

альбом перед Любовью Ильиничной на стол. Игорь Анатольевич знал, что, помимо разных изображений, в нем находились уже и фотографии Вероники Камовой и Глеба Бесчастного.

– Любовь Ильинична, вот тут у нас есть фотографии разных людей, и среди них, возможно, имеются и посетители вашего заведения в тот вечер, про который мы только что говорили. Вы сможете их узнать?

– Ну, не знаю, надо посмотреть.

В комнату вошли понятые – мужчина и женщина. В управе с этим никогда не было проблем, в коридорах обычно сновало множество народу. Любовь Ильинична, не обращая ни на кого внимания, достала из своей котомки старенькие очки и, надев их, раскрыла альбом. Прокопенко с напряженным вниманием смотрел на неё, пока его коллега тихо объяснял понятым суть и порядок процедуры. Женщина неторопливо листала альбом, страница за страницей. Один раз проронила, указав на кого-то пальцем: «Ну и рожа!», и перешла к следующему.

Следующим был снимок Камовой, переданный по факсу. Он был достаточно хорошего качества, вероятно, вырезанный из общего цифрового фото и распечатанный на принтере. Любовь Ильинична без колебаний указала на него:

– Это она была с ними.

– Вы уверены? – спросил Прокопенко.

– Конечно! Я же говорю, она приличная. Не то чтобы у нас один сброд бывает, вы не подумайте, но район, сами понимаете, не для богатых, - рассуждала она, перелистывая дальше страницы альбома, пока, наконец, не остановилась на еще одном снимке. – И этот, молодой – он приехал с беспризорным. Точно он, только здесь он покрупнее, а к нам приходил, так совсем тощий и глаза впалые, как у покойника; прости, Господи.

– Вы не перепутали? Досмотрите, пожалуйста, до конца: может, кто-то еще похожий будет.

Любовь Ильинична долистала альбом до конца, но больше никто не привлек её внимания. Пока оформлялись результаты опознания, Прокопенко поблагодарил Любовь Ильиничну, заверив её, что справку о нахождении в течение этого часа в их управлении он ей непременно выпишет, и их дежурная машина доставит её обратно на работу.

Когда все покинули кабинет, он налил себе кофе из термоса, стоявшего на подоконнике. По всему выходило, что убийство Березина было совершено в бане, а под руки Бесчастный с Камовой волокли к машине труп. Тот скверик был выбран, по-видимому, заранее: до туда доехать пять минут от бани, потом они, вероятно, выждали некоторое время, чтоб никого рядом не было, да и прислонили к дереву, вложив в руку оружие. Освидетельствование трупа показало, что к моменту его обнаружения он был мертв не более двух часов. Тогда они подумали, что все эти полтора-два часа Березин так и пролежал у дерева, пока на него не наткнулась пенсионерка с собачкой, но теперь в деле были показания свидетелей, согласно которым минимум три последних часа своей жизни Березин находился в компании Бесчастного и Камовой. Таким образом, причастность этих двух к его смерти была уже неоспорима.

Но кто нажал на курок?

Игорю Анатольевичу во что бы то ни стало нужно было увидеть Глеба Бесчастного и поговорить с его лечащим врачом.

***

Квартира, в которой жил Борис последние два года, находилась в одном из самых престижных спальных районов города и располагалась на двенадцатом этаже нового здания. От офиса компании, в которой работал брат, можно было доехать на троллейбусе за пятнадцать минут, а на машине – вообще за пять, и это было удобно. На первом этаже располагалась каморка консьержа, и Степан Петрович регулярно здоровался с Иваном, признавая за ним право находиться в этом доме для избранных.

Иван

обосновался здесь сразу после приезда в город. Три месяца назад он заходил сюда однажды, чтобы только удостовериться, что Вероника забрала все свои вещи. Однако она попросила еще на неделю оставить у себя ключи, чтобы прибраться, и Иван не возражал, зная, что ключи потом можно будет взять у Натальи Николаевны, которая непременно проследит за тем, чтобы девушка их вернула. Не потому, что он тогда сомневался в отношении Вероники – ему было не до этого, - а просто для порядка. Сейчас всё ещё выглядело так, будто брат и не уходил вовсе: на полке фотография их семьи в рамке, сделанная четыре года назад; в шкафу его костюмы, рубашки, галстуки; на кухне – посуда, которой пользовался Борис; на полках – книги, журналы, газеты; в рабочем кабинете на массивном столе ожидал своего хозяина портативный компьютер. Иван собирался прибраться, рассортировать всё по кучкам, но руки так и не поднимались начать. Его собственные вещи так и лежали в чемодане на полу возле углового дивана в зале. В просторную спальню он практически не заглядывал, и та оставалась в сером полумраке из-за толстых портьер, задвинутых наглухо – он лишь однажды проветрил её и снова закрыл.

Иван прошел в кабинет брата. Здесь было всё просто: одну стену занимало широкое окно с видом на далекие сопки, другую – книжный шкаф от пола до потолка, заполненного всевозможными справочниками и учебной литературой по финансовому менеджменту, экономике, бухгалтерии, управлению персоналом; возле третьей стоял спортивный тренажер. Иван сел в кожаное кресло у стола посреди комнаты. Расположение было очень удобное: слева падал свет из окна, прямо была дверь, так что зал оставался в поле зрения, а за спиной – книги, к которым можно было удобно повернуться на вращающемся кресле. Он поднял крышку компьютера, непроизвольно сдвинув его слегка в сторону, и вдруг заметил краешек цветного снимка, выглянувшего из-под тонкого корпуса ноут-бука. Он вытащил его и с удивлением взглянул на фотографию – это был очень четкий снимок Бориса и Вероники, сидевших за небольшим столиком возле массивной колонны в ресторане. Девушка была занята изучением меню, а Борис смотрел куда-то в сторону, держа в руке пластиковую карточку. На его безымянном пальце было видно массивное кольцо с белым камнем – бриллиант, наверно, подумал Иван: брат на мелочи не разменивался. В правом нижнем углу крохотным красным вкраплением хорошо просматривалась дата и время снимка. Иван замер, почувствовав, как мурашки мелкой предательской дробью пронеслись по позвоночнику: на этой фотографии Борису до смерти оставалось всего несколько часов.

Он всматривался в его профиль, пытаясь различить следы предчувствия, или обеспокоенности, или еще чего-то, что могло бы указать на… на что? Иван не знал. Вот он, Борька, живой и здоровый, совсем не подозревающий, что вскоре произойдет. И напротив сидит его убийца – кукла Барби. В её лице – полное спокойствие и отчужденность, он занята выбором блюд для последнего ужина своего мужчины. Знала она уже тогда, чем ей предстоит заняться этой ночью? Конечно, знала – всё было спланировано заранее, холодно и жестоко. В её легкой улыбке не видно ни тени сомнения или тревоги: она грациозно сидит, гордо расправив плечи и подняв грудь. Как можно было подумать, что она способна на такое?

Иван положил снимок на крышку компьютера прямо перед собой. Очевидно, что фотография сюда могла попасть только от неё. А снимок сделал… тот, кого она хотела в итоге подставить. Зачем ему понадобилось его распечатывать? И почему фото оказалось здесь? Значит ли это, что этот парень бывал в этой квартире, или Вероника просто выложила фотографию и забыла про неё? Но зачем ей это понадобилось?

Он снова взял снимок и вгляделся в изображение Бориса. Среди вещей, которые ему выдали в морге, он помнил, находилась и вот эта пластиковая карточка, и тонкая золотая цепочка, и дорогие наручные часы, но… там не было кольца. И в протоколе описания места происшествия оно тоже не фигурировало – только этот снимок свидетельствовал о том, что у Бориса в ночь смерти оно было на пальце.