Берестяга
Шрифт:
— Марьюшка что-то говорила.
— Проша к тебе не забегал?
— Нет.
— Хотя чего же я спрашиваю? Ему сегодня, наверное, и присесть было некогда. Ведь его, Танюша, главнокомандующим над всеми охотниками назначили.
Так вот почему он не пришел. Таня чувствовала, что ей легче дышится. Она вдруг и громко засмеялась.
— Что с тобою? — удивилась Наталья Александровна.
— Смешно, мамочка, стало, когда представила Прохора в роли главнокомандующего.
Таня проснулась среди ночи.
Когда у человека бессонница, время тянется утомительно долго. Таня ждала рассвета, а он не торопился. Хотелось разбудить маму, но Таня знала, что она очень устала, отработав две смены.
Под утро Таня заснула тревожным глубоким сном. Ее и во сне мучали кошмары, она металась, бредила.
Наталья Александровна с тревогой смотрела на дочь. Сердце у нее холодело при мысли, что у Тани начался новый приступ болезни.
И только Таня открыла глаза, как Наталья Александровна тут же прикоснулась ладонью ко лбу дочери.
— Как ты себя чувствуешь, милая?
— Хорошо, мамочка.
— Хорошо… Ты бредила.
— Это от страшных снов. Не беспокойся.
Ленивое утро сменил долгий день. Таня старалась поторопить его делами, чтением. Ничего не помогало… Наступил полдень. Пришла откуда-то Марьюшка и стала собирать на стол.
Обедали они вдвоем. Поели пустых щей. Марьюшка всегда старалась отрезать Тане ломоть хлеба побольше. Хлеб был тяжелым, клейким и всегда казался сырым, потому что муки в нем было мало. В основном в хлебе была картошка. Мякинки добавляли. Но и такого хлеба елось не вдосталь, по норме. И был он заветным. И вкуснее его трудно было что-нибудь представить… Хлеб. О нем тогда думали почти все люди.
Спроси любого человека в сытое время, что составляет главное богатство на земле. Каждый начнет перечислять разное. Чего только не назовут люди: и золото, и драгоценные камни, и деньги, и дворцы… И только мудрые скажут: «Хлеб!».
Сегодня в Марьюшкином доме пир: кроме щей, на обед картошка с зайчатиной. Для настоящего пира не хватало лишь гостей. Но только Марьюшка вытащила из печки на загнетку жаровню с тушеной картошкой и кусками зайчатины, как к ним постучали.
— Богатыми быть, коли гость к столу спешит, — сказала Марьюшка, а после пригласила: — Входите.
Хозяйка и Таня выжидающе смотрели на дверь. А за дверью кто-то
Саша поздоровался, как слепой, не видя с кем. Стекла его очков покрылись серебристым налетом тут же, как только он вошел в тепло.
Лосицкий снял очки, протер их.
— Ну и мороз, — сказал дежурную фразу Саша и тут только заметил, что в доме собираются обедать. Лосицкий смутился. Он хорошо знал, что такое нужда, что такое голод, поэтому не любил «попадать под обед» к чужим и особенно к добрым людям.
— Обедать с нами, — пригласила Марьюшка.
— Спасибо. Я уже обедал, — поблагодарил Лосицкий и старался сделать вид, что его совершенно не интересует никакая пища. Он даже был убежден, что ему не хочется есть. Но эти проклятые запахи тушеного мяса и картошки невольно заставляли глотать слюну. Саша проклинал себя за это, а поделать с собою ничего не мог.
— Спасибо у нас говорят после еды. Садись, Шуреша, садись, — настаивала Марьюшка. — Когда не будет чем угощать, не позову, а сейчас не сядешь — обиду в душе хозяйки оставишь.
— Обедал я уже, Марья Николаевна, — пробовал защищаться Лосицкий. Он даже для убедительности ладонь к сердцу прижал.
— С уроков? — спросила Таня.
— С уроков, — кивнул Саша.
— А говоришь, уже обедал? Обманщик.
Лосицкий покраснел.
Марьюшка налила ему щей и отрезала ломоть хлеба. Сказала:
— Догоняй нас с Таней, а потом зайчатину есть станем и спасибо Прохору Сидоровичу Берестнякову скажем.
Марьюшка сказала эти слова не без политики. Саша Лосицкий ей нравился, а Прохор для нее — роднее родного. Знала старая ягодинка, что такое украденная кем-то любовь, поэтому и побаивалась, как бы Лосицкий не перебил у ее любимца Таню.
А Саша и не подозревал, какие мысли таятся у Марьюшки. Он от души поддержал слова хозяйки:
— Да, Прохору есть за что спасибо говорить. Добрее его трудно себе и представить человека.
Марьюшка воспользовалась случаем и давай нахваливать Прохора, его отца, деда Игната. А потом добрым словом помянула мать Берестяги. И только о бабке Груне Марьюшка не сказала ни слова.
Даже близорукий Лосицкий не мог не заметить, с каким вниманием слушала Таня Марьюшкин рассказ о Берестняковых.
Отобедали. Марьюшка убрала со стола и ушла на скотный двор. Саша стал рассказывать о школьных новостях. Таня, казалось, слушала его внимательно. И Лосицкий рассказывал увлеченно, остроумно.
— Скажи, Саша, опасно охотиться на волков? — неожиданно перебила его Таня.
Лосицкий удивленно уставился на нее. Он недоумевал: «Причем тут волки?.. А! Вот в чем дело…»
— Наверное, всякая охота — небезопасна. Но, я думаю, что у наших ребят все будет хорошо. Ведь руководят охотой опытные люди: Прохор Берестняков, — Лосицкий нарочно назвал Берестягу очень официально, — Скирлы.