Бесчувственные сердца
Шрифт:
Я киваю, прикусывая язык, чтобы не расплакаться ещё сильнее. Моё сердце разрывается от того, что пережил Торн. Когда по моей щеке стекает слеза, я знаю, что не смогу обмануть его.
— Хочешь услышать остальное? — тихо спрашивает он, качая головой и смахивая горячую слезу большим пальцем.
— Да, — хрипло шепчу я сквозь комок в горле.
— Моя жизнь была не такой уж уродливой, но и не приятной. Когда я встретил Харриса, в моей жизни появился настоящий отец. Он чертовски хороший человек и с лихвой компенсировал то, что было у меня в первые шестнадцать лет моей жизни, Ари. Вместе с ним в мою жизнь пришёл самый близкий человек, если не считать тебя. Помнишь сына, про которого я тебе рассказывал? — я киваю, и часть боли покидает глаза Торна, когда он улыбается. — Я не был бы тем человеком, которым являюсь сейчас,
У меня отвисает челюсть, и Торн смеётся, видя шок на моём лице.
— Я же говорил тебе, что у Харриса есть сын, которого не интересует «Алиби», но что Уайлдер действительно хотел получить так это «Баркод». Его отец открыл это заведение через два года после моего появления, он отдал его Уилу в тот день, когда вручил мне «Алиби». Уил ненавидел всё дерьмо, связанное с управлением «Алиби». Он наслаждался тем временем, когда танцевал там, но это было просто частью его любви к острым ощущениям. Но этот бар, чёрт возьми, процветает, и он никогда не остаётся в одиночестве, учитывая толпы, которые туда набиваются каждую ночь. Он может быть тем, кем хочет, получать то, что хочет, и он может делать это в одежде.
— Почему ты не сказал мне, кто такой Уайлдер? — вздыхаю я.
— Я только что это сделал.
Я прищуриваюсь.
— Это не одно и то же. Я знаю, что вы близки, но он твоя семья, Торн.
— Наверное, просто не подумал об этом. Он перестал танцевать чуть позже меня, и прошло много времени с тех пор, как я разделил управление «Алиби» с Уилом. Легко забыть время до того, как он стал моим, ведь я так долго управляю им, но ты права. Он — моя семья. Я новичок в таких действиях, помнишь? — он улыбается — не слишком широко, но я принимаю это.
— Неудивительно, что ты имел такой успех в качестве стриптизёра. Вы вместе? Это опасно, — я ухмыляюсь, когда в его глазах появляется ревнивый блеск. — Прекрати. Есть только один мужчина, в стринги которого я бы хотела запихивать доллары.
Он качает головой, но облегчение, которое быстро появляется, снова исчезает.
— Я не знал о её существовании, и на тот момент уже пару лет танцевал стриптиз в клубе. В то время Харрис был недоволен, что я отказался от его предложения помочь мне переехать в лучшую квартиру. Моё жильё было дерьмовым. От картонной коробки было бы больше пользы. Кроме того, оно находилось в плохом районе. Я мог сам о себе позаботиться, но это не мешало Харрису беспокоиться обо мне. Он знал о моей маме. Знал, что мой старик отбывает срок. Но он подумал, что если я узнаю, что у меня есть другие родственники, то это поможет. Понятия не имею как, но ему каким-то образом удалось разыскать маму моего старика. Та, о существовании которой я даже не знал, пока Харрис не привёз меня к ней. Привёз меня... сюда.
Я перемещаюсь, вытягивая ноги. Он обнимает меня и притягивает ближе, оставляя руки на мне, будто образуя стальное кольцо вокруг меня. Я делаю то же самое, обнимая его за шею и, каким-то образом, зная, что мне нужно быть ближе к нему, чтобы услышать оставшуюся часть.
— Я впервые встретил её в этой комнате. Мне было девятнадцать лет, я был достаточно взрослым, чтобы справляться самому, но я входил в эту комнату, чувствуя надежду. Ей потребовалось две минуты, чтобы испортить ту крошечную часть внутри меня, до которой мои родители не успели добраться. Надежда? Бл*дь, она разорвала её в клочья. Она даже не присела, когда вошла в эту комнату. Она всё время стояла у порога и смотрела на меня свысока. Прежде чем я успел открыть рот, она сказала Харрису, что мы находимся в этой комнате, потому что она не уверена, что её драгоценные вещи будут в безопасности, если я хоть немного похож на «грязный мусор», которым являлся мой отец. Она дала нам понять, что, если я появился ради денег, она может дать мне работу среди своего персонала, и я могу зарабатывать себе на еду, как и все остальные.
— Боже мой, — вздыхаю я.
— Она рассказала всё. Она сказала мне, что хоть и родила моего отца, но отреклась от него много лет назад, и он перестал быть её сыном в тот день. Она знала, что я стриптизёр. Знала, что я сбежал от жизни, в которой родился. Но она не знала человека, которым я был вынужден стать в шестнадцать. Она ничего обо мне не знала. К несчастью
— Я не понимаю, — шепчу я. — Как всё это стало твоим?
Он усмехается.
— Ирония судьбы, не правда ли? Богатства, которые, как она считала, только и были мне нужны, она, в конце концов, завещала мне. Из того, что я узнал, она уверовала в Иисуса в тот момент, когда заболела. Рак. Он опустошил её тело и искалечил душу. Как рассказывают те, кто жил здесь, в этой части дома — те немногие, кто остался с ней в конце, — это был её способ получить искупление за то, как она прожила свою грёбаную жизнь. У меня было много времени, чтобы познакомиться с её сотрудниками, узнать тех, кто жил здесь, через их истории, так как она умерла за несколько месяцев до того, как я встретил тебя. Я не думаю, что когда-нибудь пойму её мотивы, но теперь вместо того, чтобы просто злиться, я благодарен судьбе за то, что всё, что меня в ней возмущало, привнесло в мою жизнь нечто такое, чего я и представить себе не мог. Я позаботился о том, чтобы после её смерти каждый человек, который работал здесь, нашёл новую работу у людей, которые не будут относиться к ним плохо.
— Торн, — выдыхаю я, прижимаясь лбом к его лбу.
— Она была не первой, а просто ещё одной в длинной череде женщин, которые сделали меня тем мужчиной, которым я стал. А потом появилась ты, и оказалось, что я ни хрена не знал. В тот вечер, когда ты рассказала мне об изменениях, которые внесла в контракт, помнишь?
Я киваю, моя голова прижимается к его.
— Я никогда, никогда не смогу сказать тебе, как много для меня значило то, что ты прошла через столько трудностей, чтобы показать мне, что ты была там со мной, потому что хотела этого, а не потому что хотела какой-то материальной ерунды или лёгких денег. Я буду честен, Ари, я хотел тебя так чертовски сильно, что был готов игнорировать тот факт, что ты могла быть там только для того, чтобы получить всё это дерьмо и просто хорошенько заработать. С тех пор как я стал достаточно взрослым, чтобы осознавать, что женщины сделаны не из того же, из чего мужчины, я думал, что понял их. Я возвёл стену, держался в стороне, использовал лёгких женщин и убедился, что они знают, где мои границы. Это не мешало каждой из них пытаться что-то получить от меня. Они видели лишь деньги, и моё мнение о женщинах и отношениях с годами только ухудшалось. А потом появился ты. Ты открыла мне глаза, и всё, что, по моему мнению, я знал, вылетело в трубу.
— Милый, — говорю я кротко, моё сердце бешено колотится, всё из-за этого мужчины.
— Ты сбежала, но, Ари, я бы не перестал искать тебя. Только не после этого. Никогда.
— Пожалуйста, перестань, — умоляю я.
— Я никогда не нуждался в том, чтобы идти к чему-то мелкими шагами, но впервые в жизни я собирался бороться за женщину и сделать всё возможное, чтобы получить то, что я никогда не рассчитывал найти. Это тебе нужны были эти мелкие шаги, но не мне. Я боролся за то, чтобы полностью отдаться кому-то, и я знал, что могу верить, и ты никогда не причинишь мне боль, как это делали женщины в прошлом.
Слёзы возвращаются, только на этот раз не из-за боли, которую этот человек перенёс, а из-за силы, олицетворением которой он является. Я невероятно горжусь тем, что называю его своим. Что он увидел во мне нечто такое, что позволило ему подарить мне себя. Он заставил поверить, что я могу довериться ему в ответ, и это то, что я никогда не перестану пытаться вернуть ему в десятикратном размере.
Его большие пальцы скользят по моим щекам, тщетно вытирая слёзы. Когда становится ясно, что я не собираюсь останавливаться плакать, он наклоняется, сокращая расстояние между нами, и глубоко целует меня. Я держусь за него, отдавая ровно столько, сколько получаю. Когда он отстраняется, прижимаясь лбом к моему, я слабо улыбаюсь, но, по крайней мере, мои слёзы прекратились.