Бесконечная война
Шрифт:
— Я умоляю вас, ваша милость. Пожалуйста, умоляю вас! Не начинайте эту игру, она не приведёт ни к чему хорошему. Высший жрец — это прерогатива Хореса. Лишь бог должен решить его судьбу, — в глазах мужчины блеснул страх.
«Он переживает и волнуется за меня», — поняла императрица.
— Боги не всесильны, Беза, — только и смогла она сказать. — Будь всё иначе, то Империя уже правила бы миром.
В старом доме её окутал запах мочи. Проходя по обшарпанным, грязным полам, Милена вспомнила Ольтею, чей полутруп продолжал лежать во дворце. Это было просто нестерпимое ощущение, единственная мысль, которую её душа могла принять, когда дело доходило
Гораздо более тёмные, более ужасные оправдания бурлили внизу. Неожиданно к ним примешалась яркая мысль, принёсшая толику облегчения. Мысль о том, что у них с Дэсарандесом не было общих детей, ведь иначе они могли бы оказаться под ударом дворцовых интриг. Интриг, которые Силакви решил обрушить на её голову!
Это странно — организовывать свою жизнь вокруг немыслимого, делать так, чтобы все твои движения, слова, умолчания, вертелись вокруг него. Иногда Мирадель казалось, что её руки и ноги не соединялись под одеждой, что они просто висели вокруг воспоминаний об её теле и сердце. Иногда она чувствовала себя не более чем облаком совпадений, словно её лицо, руки и ноги плыли в чудесном согласии друг с другом. Что-то вроде живых руин, без единого объединяющего принципа, который связал бы её части вместе.
Когда-то в прошлом лестничный колодец этого здания был открыт небу, но сейчас императрица могла видеть лишь нити света между досками высоко вверху. Ступеньки почти осыпались, заставляя её цепляться за кирпичную стену, чтобы безопасно подняться. Она знала много таких домов, как этот, созданных в древности, возведённых в дни славы, о которых никто, кроме учёных, теперь не помнил. Однажды, ещё до встречи с Дэсарандесом, её разбудил страшный рёв среди ночи. И что любопытнее всего, после этого наступила полная тишина, как будто весь мир остановился, чтобы перевести дыхание. Она, спотыкаясь, подошла к окну, и какое-то время ещё совсем юной девушке был виден только тусклый свет факелов и фонарей сквозь черноту и пыль. Только утром Милена увидела развалины дома напротив, кучи мусора и висящие остатки угловых стен. Он просто рухнул под тяжестью времени. В мгновение ока сотни её знакомых — пекарь и его слуги, торговец супом, который целыми днями зазывал посетителей, перекрывая уличный шум, вдова, которая отваживалась со своими полуголодными детьми попрошайничать на улицах, — просто исчезли. Прошли недели, прежде чем под развалинами были найдены последние трупы.
И сейчас она шла по такому же строению.
Ближе к концу подъёма вонь стала невыносимой. Она остановилась на втором этаже, всматриваясь и моргая. Мирадель глубоко вдохнула, ощутила вкус земляной гнили, впитавшейся в раствор и обожжённый кирпич, и почувствовала себя сильной, необъяснимо сильной. Из четырёх дверей, которые она смогла разглядеть, одна была приоткрыта, отбрасывая на грязный пол полоску серого света.
Императрица обнаружила, что крадётся к этой двери. Несмотря на грубую ткань плаща, её охватило какое-то брезгливое нежелание пачкать то, что было добрым и прекрасным.
О чём она только думала? Она не могла этого сделать… Она должна была бежать, мчаться обратно ко дворцу Ороз-Хор…
И всё же ноги сами несли женщину вперёд.
Наружный край двери отодвинулся, как занавес, открывая комнату за ней.
Убийца стоял, глядя в окно из центра комнаты, откуда он едва ли мог надеяться увидеть что-нибудь интересное. Рассеянный свет омывал его профиль. Если не считать некоторой торжественной напряжённости, ничто в нём
Мирадель остановилась на пороге. У неё возникло ощущение, будто навалилась какая-то тяжесть, словно вокруг была не реальность, а какой-то кошмар.
«Как до этого дошло? — мелькнула у женщины мысль. — Почему я самолично иду нанимать „забытого“, чтобы убить человека, о котором ещё недавно отзывалась словно о потерянном брате? Почему Киан решил сместить меня? Почему он едва не убил Ольтею? Почему всё… почему всё так?!»
Мужчина даже не обернулся, чтобы посмотреть на неё, но Милена знала, что он внимательно её изучал.
— Мой капитан остался внизу, — наконец произнесла она более робким, чем ей хотелось бы, голосом. — Он боится, что ты убьёшь меня.
— Он любит тебя, — ответил «забытый», заставив её вспомнить своего мужа. Дэсарандес никогда не позволил бы произойти измене, даже если бы она захотела подобного. Но не потому, что искренне и бездумно любил её сам, а скорее из-за статуса и сплетен. Ольтея — тот компромисс, который был принят всеми.
— Да… — ответила Мирадель, удивлённая внезапным желанием быть честной. Вступить в заговор — значит совершить своего рода прелюбодеяние, ибо ничто так не способствует близости, как общее стремление к обману. Какое значение имеет одежда, когда всё остальное окутано пеленой? — Полагаю, что так оно и есть.
Убийца наконец повернулся и посмотрел на неё. Императрица обнаружила, что его пристальный взгляд нервировал её. Вместо того чтобы изучить женщину, глаза «забытого», казалось, плавали над ней и проходило сквозь неё. Результат какого-то ритуального наркотика?
— Ты знаешь, чего я хочу? — спросила Милена, приближаясь к нему в неясном свете. Её дыхание стало глубоким и тяжёлым. Она сама это делала. Она ухватилась за судьбу.
— Убийства, — пожал он плечами. — Искать меня — значит искать убийства.
От него пахло грязью… Грязью, засохшей на солнце.
— Я буду с тобой откровенна, «забытый», — сказала она. — Я понимаю опасность, которую представляю. Я знаю, что даже сейчас ты пытаешься оградиться от меня, зная, что только… нечто невероятное способно привести к тебе женщину столь высокого положения. Но я хочу, чтобы ты знал: именно честность привела меня сюда, одну… Я желаю всё сделать сама. Своими руками, своими действиями положить конец этому бесконечному кругу интриг… Что бы ни случилось, я ценю то, что ты поставил на чашу весов свою жизнь. Я одарю тебя золотом, убийца.
Если её слова и возымели действие, то взгляд и выражение лица «забытого» ничем этого не выдали.
— Тёплая кровь — это единственное золото, которое я хотел бы сохранить, ваша милость, — сухо ответил он. — Незрячие глаза — единственные драгоценности, которые я бы желал иметь.
Это звучало как догма, в которую верят.
— Киан Силакви, — еле слышно произнесла она. — Высший жрец Хореса… Убей его, и я заставлю герцогов — ты слышишь меня, герцогов и министров! — встать перед тобой на колени!