Без покаяния. Книга первая
Шрифт:
И с этими словами он поцеловал ее, а руки его скользнули вниз.
Харрисон довел экскурсию по дому до конца, оставив напоследок семейную спальню. Они поднялись наверх и вошли туда, где прежде он спал только с Эвелин. Мэджин ни о чем не спросила, хотя, как ему казалось, она думала о том же. Он сел на кровать и смотрел, как она прошла в ванную и приводила там в порядок свои волосы. Любуясь тем, как ловко облегает ее юбка, он чувствовал возбуждение, и это ему нравилось. Вернувшись в спальню, Мэджин подошла к нему и встала между его ног, пальцы ее пробежали по его полуседым волосам и увязли в густых прядях, а он в это время поцеловал ее в грудь, чувствуя сквозь тонкую ткань блузки упругий сосок.
— Как насчет шампанского? — насмешливо и дразняще спросила она.
— Ты права, детка. Начать, пожалуй, стоит с шампанского.
Они спустились вниз, в гостиную, и Харрисон принес вино и бокалы, затем открыл дверь на веранду. Они устроились на кушетке, лицом к, камину, и он, открыв шампанское, наполнил бокалы.
— Такое впечатление, будто мы отмечаем нечто особенное, какое-то знаменательное событие, — задумчиво проговорила она.
— Так оно и есть, Мэджин. Так оно и есть.
За полчаса они оба слегка опьянели. Мэджин положила голову ему на грудь, говоря, как сильно она его любит. Рука ее гладила его грудь и плечи поверх спортивной рубашки, потом, расстегнув одну пуговку, она просунула пальцы под рубашку и ощутила, как бьется у нее под ладонью его сердце.
— Я хочу тебя, Мэджин, — пробормотал он ей на ухо. — Хочу тебя, хочу.
Рука ее скользнула вниз, к его бедрам, и даже сквозь плотную ткань брюк она почувствовала, как горяча и тверда его плоть.
— Что ты хочешь, чтобы я сделала? — прошептала она.
— Разденься, — сказал он садясь прямо. — Я хочу, чтобы ты устроила мне небольшой стриптиз.
Мэджин немного колебалась, а потому шла от кушетки в сторону камина неуверенно. Потом повернулась к нему соблазнительным движением одалиски, хотя и продолжала испытывать некоторую неловкость. Но вот она скинула с ног открытые туфельки — сначала одну, потом другую — и, высоко поднимая над головой руки, сняла блузку, открыв покачнувшиеся тяжелые груди. Затем коснулась застежки юбки и постояла без движения, потом расстегнула застежки и, когда юбка соскользнула на пол, отбросила ее ногой. Одарив его хмельной улыбкой, она медленно сняла трусики и теперь совершенно нагая стояла под портретом его матери.
— А дальше что? — спросила она, усмехнувшись.
Харрисон тяжело встал, придвинул кресло, поставив его между ними, и сказал:
— Иди сюда.
Когда она подошла, он повернул ее лицом к камину и наклонил к ручке кресла. Потом спустил брюки и прижался к ее ягодицам, чувствуя, что она ждет его. Вошел он в нее резко и сильно, так что она вскрикнула и уперлась руками в кресло. Она стонала и вскрикивала, а он даже не знал, от боли или наслаждения. Ему в эту минуту было все равно. Он хотел только одного — снова и снова проникать в ее сладостное лоно…
Когда Мэджин повернулась к нему, он обнял ее и прошептал:
— Я люблю тебя. Люблю…
Потом, когда прошло несколько долгих минут, он собрался с силами и снова посмотрел прямо в лицо Энн Мэтленд. Глаза его переполнились слезами — непостижимо, но он заплакал.
Тело Харрисона содрогнулось под одеялом, хотя он блуждал во тьме полусна. Глаза его были закрыты, и он не видел, как она вошла, не слышал даже, как открывалась дверь. Но когда ее прохладная рука коснулась его лба, он окончательно пришел в себя, сбросив дурман дремоты.
— Эвелин!
Он почувствовал, что его сердце куда-то плывет.
— Надеюсь, я не испугала тебя, дорогой. Ты выглядишь таким потерянным.
— Ох… Мне тут что-то вкололи. Это было что-то вроде сна, но по-настоящему, кажется, я не спал.
— Ты уверен, что с тобой все в порядке?
— Да, да. — Он постарался улыбнуться.
— Сегодня такое прекрасное утро. Я жду от врачей добрых известий.
— Надеюсь, ты их дождешься.
Эвелин принесла с собой несколько газет и положила ему на колени.
— Все выглядит не так уж плохо, — сказала она.
Харрисон открыл «Вашингтон пост». Статья помещалась в нижнем левом углу первой страницы. Прочитав заголовки и пару абзацев, он отложил газету.
— Кажется, никто не ждет, что из-за моей болезни колеса правительственного механизма перестанут крутиться.
— Не обижайся, Харрисон, но думаю, что для меня ты гораздо важнее и нужнее, чем для всего остального мира.
Он слабо двинул рукой и прикоснулся к ее пальцам.
— Харрисон, о чем ты думаешь?
Он колебался, долго молчал, но наконец все же сказал:
— Тебе не кажется, что я был гораздо счастливее в те времена, когда меня звали Дэвидом Феррегутом?
Эвелин рассмеялась.
— Ты это помнишь?
— Такие вещи не забываются.
Она поцеловала его в макушку и погладила по щеке. Харрисон смотрел, как от окна через всю комнату проходит пучок солнечных лучей.
— Как ты думаешь, они дадут мне передохнуть перед тем, как я вернусь к предвыборной суетне?
— Полагаю, что да.
— Тогда, может, мы съездим с тобой на Восточное побережье?
— Ты хочешь этого? — с неприкрытой радостью спросила она.
Его переживания по поводу «Роузмаунт» были довольно сложными. Да, он привозил туда свою любовницу, он даже зачал там с ней ребенка, но ведь это также место, где он маленьким сидел на коленях своей матери, и место, где он ухаживал за Эвелин.
— Я не просто хочу поехать туда с тобой, Эви, — ответил он. — Это вопрос жизни или смерти.