Без покаяния. Книга вторая
Шрифт:
— Скажу, что из вас получится великолепная конгрессменша, Бритт, — ответила Эвелин. — Так что, если решили, действуйте!
И Бритт, которая точно знала, чего хочет, в марте выставила свою кандидатуру наряду с восьмеркой других желающих. Эвелин не могла поддержать ее публично из-за того, что принадлежала к другой партии, но заверила, что сделает все возможное.
Бритт приехала в Вашингтон для посещения комитета демократической партии по выборам в Конгресс. Стэйси Крам, обаятельный газетчик из Калифорнии, потратил на нее все утро, обсуждая с ней всевозможные вопросы текущего момента
— Не обещаю, что мероприятие окажется забавным, но все же оно отличается от политических встреч в Атланте.
Бритт полагала, что Эвелин наверняка поддерживает отношения с Элиотом Брюстером, но ничего о нем не спрашивала, надеясь, что та заговорил об этом первая. Так и вышло.
— Париж всегда нравился Элиоту, но они не оставят его там до скончания века, — сказала она. — Я слышала, в госдепартаменте его считают одной из восходящих звезд. Ходят слухи, что его прочат на должность помощника госсекретаря.
— Когда вы станете президентом, Эвелин, вы его самого сделаете госсекретарем. Вам же, в конце концов, не повредит один демократ в кабинете, не правда ли?
Эвелин рассмеялась.
— Мой путь к президентству скорее всего в тысячу раз длиннее, чем ваш путь в Конгресс, дорогая моя. Но спасибо за комплимент.
Больше об Элиоте ничего сказано не было. Но Бритт казалось, что его имя продолжает витать над ними обеими в течение всего последующего разговора, пока они добирались до госдепартамента.
В последнее время Бритт все чаще вспоминала его. Даже чаще, чем Энтони. Но, впрочем, что тут странного? Мертвые исчезают из памяти быстрее живых.
Эта мысль заставила Бритт направиться за порцией выпивки. Подойдя к стойке, Бритт протянула свой пустой стакан бармену в белом пиджаке и сказала:
— Водку с тоником, пожалуйста.
Наполнив стакан, он вернул его Бритт, и она отошла, размышляя, чем занять время, и высматривая, с кем тут можно поболтать. Внешняя политика занимала одно из последних мест среди вопросов, обсуждаемых среди конгрессменов, но ее эта тема привлекала всегда. Она потягивала свою выпивку и вспоминала посольский прием в Нью-Дели, где бросила первый взгляд на дипломатические игры. Однако в этом воспоминании присутствовал не столько сам прием, сколько Элиот. Тогда, хотя, конечно, она этого не осознавала, именно тогда он запал ей в душу. Вспоминалась ей и их последняя встреча на побережье. Это был очень печальный день, и не только потому, что он обозначил впоследствии конец целого периода ее жизни. Она сказала Элиоту, что многие вещи просто перестали для нее существовать. Тогда она совершенно искренне верила в это.
Элиот не сомневался, что она ошибается, что время целит все раны. Но он недооценил того, что, если человек слишком долго едет по одной какой-то дороге, наступает момент, когда возвращаться просто не имеет смысла. Именно такое с ней и случилось.
Бритт вовсе не считала, что смерть Энтони положила предел ее личной жизни. Возвращаясь в Джорджию, она не исключала возможности какой-то встречи
Это произошло, когда она начала встречаться с Марком Джорданом, известным в Атланте хирургом. Он был на восемь лет старше ее и овдовел за год до гибели Энтони. Бритт дорожила их отношениями. Но вот по поводу развития этих отношений Бритт не спешила принимать решения. Она начинала адвокатскую карьеру, потом подалась в политику, а для матери-одиночки это куда как не просто. Поначалу она вообще отдавала все свои силы маленькому Тедди. К материнству относилась очень серьезно, раз и навсегда решив, что ее сын не должен быть обделен ни любовью, ни заботой, ни чем-либо еще…
— Ба! Да никак это Бритт Мэтленд! — раздался голос из толпы.
Почувствовав на своей руке чью-то прохладную руку, Бритт обернулась. Волосы теперь темные, лицо отмечено первым прикосновением возраста, но все еще красиво.
— Вы помните меня, милочка? Моник Фэрренс. А раньше я была Моник Брюстер.
— Здравствуйте, Моник, — сказала Бритт, пожимая протянутую руку. — Конечно, я помню вас.
В легкой улыбке Моник змеилось знакомое коварство.
— Боже, сколько же лет прошло! Когда мы виделись в последний раз? — Она сделала вид, что усердно пытается вспомнить. — Дайте подумать… Нет, это было не в ту роковую ночь на побережье, ведь так? Мы виделись и позже. Ах да, кажется, в дамской комнате какого-то ресторана! Вас еще тогда вырвало, насколько я помню!
— Как свежи ваши воспоминания, — не без сарказма ответила Бритт и настороженно осмотрелась вокруг, будто испугавшись, что их подслушивают. Но никто в толпящейся публике не обращал на них внимания. Бритт отметила это с облегчением.
— Ох уж эти приемы! Сплошное занудство, — сказала Моник, открывая свою сумочку. — Лично я их ненавижу.
— А я, как правило, не хожу на них вовсе, — ответила Бритт, — так что мне они не успели набить оскомину. Пока. Но думаю, теперь начну быстро прогрессировать в этом направлении.
— У вас прелестный легкий акцент, — сказала Моник, продолжая копошиться в сумочке. — Мне это всегда казалось очень привлекательным. — Наконец она нашла то, что искала, — пачку сигарет. Бритт она тоже предложила закурить, но та отказалась. — Это правильно. Вы ведь и вообще не имеете пороков, не так ли?
— Послушайте, Моник, — сказала Бритт, начиная терять терпение, — мне не доставляет никакого удовольствия обмениваться с вами колкостями. Я не вижу, из-за чего конкретно нам с вами теперь заниматься этим. И если вам хочется продолжать в том же духе…
— Ох, милочка, простите, если чем задела вас, я совсем не хотела…
Моник проговорила это, вновь устроив обыск в своей сумке, на этот раз она, очевидно, искала там спички. Фраза ее оборвалась на полуслове, когда темноволосый джентльмен восточного типа протянул ей руку с платиновой зажигалкой.
— Позвольте мне, мадам, — сказал он, зажигая пламя.
Моник прикурила и поблагодарила его. Но поскольку она сразу же отвернулась, даже не посмотрев на него, он удалился.