Без семи праведников...
Шрифт:
Между тем стоявшие рядом с ним девицы и молодые мужчины обменивались любезностями и колкостями, иные из которых тоже были более чем фривольны. «И вы тоже будете участвовать в турнире, мессир Сантуччи? — осведомилась худенькая Иоланда Тассони у молодого человека с длинным носом и вьющимися волосами, и тот галантно кивнул. — А какое у вас будет копье?» «Каждый рыцарь копьём одарён от природы…» — иронично проронил тот в ответ. Альдобрандо заметил, что красивая зеленоглазая девушка, которую Песте назвал Камиллой Монтеорфано, тихо поднялась и ушла в боковые двери, но Иоланда кокетливо усмехнулась. «Мужчины вечно хвалятся своими копьями…» Тот развёл руками, давая понять, что то, что хвалимо, заслуживает похвалы, а другой отшутился вместо него. «Мы готовы, чтобы нас, подобно суду Париса, рассудили прекрасные дамы… и оценили бы длину и толщину наших копий».
Даноли перевёл на Песте горестный взгляд.
— Имей я дочь, я не послал бы её сюда. — Он вздохнул, вспомнив, что ему суждено умереть бездетным.
Песте усмехнулся.
— Полно, граф. Причём тут Палаццо Дукале? Кто их принуждает? Раньше, если герцог выбирал в любовницы фрейлину жены, — отказать было немыслимо, семья её была бы уничтожена. Но ныне… — он пожал плечами, — галльская зараза сдерживает похоть самцов крепче любой узды. Герцог в этих местах не охотится, поверьте. Конечно, любая фрейлина может стать потаскухой, и таковых немало, но только… если сама того захочет. Не вините герцогские чертоги.
— Но вы же сами понимаете, мессир ди Грандони, как растлевают юные души подобные фривольные шуточки…
Шут улыбнулся.
— О, да, не пересчитать, сколько робких созданий сбились с пути от чтения истории о преступной любви Библиды к Кавну и книг, подобных Овидиевым «Метаморфозам», не говоря уже о прочих искусительных повестях французских, латинских, греческих и испанских авторов. Разве не впал в грех, так опечаливший его, сам святой Августин, читая четвертую главу «Энеиды», содержащую описание любовных томлений Дидоны? Хотелось бы мне иметь столько же сотен дукатов, сколько было на свете дев, чьи чувства были изгажены, а сами они лишены невинности после чтения «Амадиса Галльского». А что способны натворить античные книги, растолкованные и прояснённые в самых тёмных местах нашими порочными наставниками, блудодействующими словом и делом в потаённых кабинетах? Но боюсь, мессир Даноли, вы забыли старую истину о том, что невинность, которая не в состоянии оберечь себя сама, не стоит того, чтобы её и оберегали. Если среди этих девиц есть чистые особы, в чём я лично сомневаюсь, это проступит. Se son rose, fiorirannо[ [3] .
3
Если это розы, они зацветут (ит.)
Даноли тепло и грустно улыбнулся кривляке-шуту. Если в суждениях Портофино проступала неколебимая и непреклонная истина, то истина шута была искажённой, колеблющейся и зыбкой, как отражение луны в чёрных ночных водах, но все же этот паяц, безусловно, понимал её. В этот вечер Альдобрандо убедился если не в подлинности этого человека, то в его недюжинном уме. Епископ был прав…
Сам же Даноли всё время после больного видения, ощущал странное томление духа. Почему бесы шипели эти странные слова про кровь? Что такое гнилая кровь? Почему? Кровь гниёт. Что это значит? Здесь много людей с гнилой кровью? Тут он вздрогнул и напрягся, поймав несколько удивлённый взгляд собеседника.
Оказывается, Даноли произнёс последние слова вслух. Они вырвались у него почти против воли, но его опасения не оправдались: шут смотрел на него холодным и задумчивым взглядом, напряжённым и внимательным. Он даже учтиво склонился к Даноли.
— Гнилая кровь? Я не понимаю вас, Альдобрандо. Кровь есть жизнь? Тление жизни? Испорченная кровь чёрных родов? Уродства семейств старой и гнилой крови? Кровь, заражённая распутной болезнью? Плод кровосмешения? Постыдное родство? Греховные кровные связи? Выродки? Сокровенные откровения?
Даноли болезненно поморщился. Что он мог объяснить? Тут он напрягся снова — почему шут сказал о «сокровенных откровениях»? Играл словами, на что был, как убедился Даноли, мастером? Или… на что-то намекал?
— Вам не кажется, что кровь людей здесь словно заражена?
Шут, глядя на графа глазами цвета ночи, снова задумчиво проронил:
— Гнили довольно, но попытки списать что-то на кровь ошибочны, Альдобрандо. Причина тления и гнили не в крови. Гниль начинается с духа, а дух заражается гнилыми впечатлениями. Вы ведь сами сказали… Когда люди начинают вместо молитв читать распутные мерзости, вроде писаний Аретино, они и сами не замечают, как исподволь в них входит сатанинский яд, который сначала гнилостным сифилисом бродит в мозгу, потом всасывается в кровь, а после проступает. И тогда Висконти травит собаками людей, убийца и кровосмеситель Сиджизмондо Малатеста грабит церкви, плюёт на клятвы и даже пытается изнасиловать собственного сына, а Чезаре Борджа недрогнувшей рукой убивает стоящих на его пути. Впрочем, как полагает мой дружок Лелио, никогда не приведёшь столь постыдных примеров, чтобы не осталось ещё худших. Но если люди, потрясённые допущенным распадом, приходят в себя, духовно отряхиваются, вылезают из смрадных луж разврата, вспоминают о Господе, — тогда кровь самых страшных распутников, змеиным ядом струящаяся в чёрных венах потомков, очищается.
Речь шута, плавная и мягкая, успокоила Альдобрандо Даноли. Грациано прав, ему просто померещилось. Это все болезнь. Дурные видения и призраки. Не думать, не думать, забыть, отвлечься…
Глава 6
Между тем в зале снова появились герцог и епископ с клириками. Торжественной процессией с кухни внесли блюда с яствами. Каждая из перемен блюд включала четыре разных супа, дюжину закусок, прожаренное на противне жаркое, соусы, лёгкие блюда, подаваемые перед десертом. Кроме того, готовились три или четыре каплуна и уложенные высокой пирамидой несколько видов окороков и колбас, а также — всевозможная дичь. Однако епископ откланялся. Исчезли и почти все клирики — кроме Портофино и Соларентани, живших в замке. Между тем, герцог не возглавил общий стол, но сел в своё кресло у стены. Туда поставили инкрустированный столик, и повар Инноченцо Бонелло под пристальным надзором охранников герцога лично принёс туда подносы, уставленные яствами. Чести же быть сотрапезниками герцога удостоились мессир Портофино, главный лесничий Ладзаро Альмереджи и, как всегда, шут Песте. Придворные бросали на счастливцев завистливые взгляды.
В зал вошли опоздавшие придворные: приятная женщина лет сорока и особа лет шестидесяти, чей нос с заметной горбинкой придавал лицу властное и несколько плотоядное выражение. Она негромко спорила со стройным пятидесятилетним человеком, шедшим рядом, и, авторитетно подняв палец вверх, втолковывала ему, что от чирьев больному лучше всего предложить несколько стаканов крепкого напара корневищ пырея, а смесь из листьев крапивы, одуванчика и терновника — это мёртвому припарка. Мужчина вежливо возражал, утверждая, что последнее средство тоже даёт неплохие результаты. «От геморроя, а не от чирьев», насмешливо уточнила женщина.
Песте тут же пояснил, что спорящие — лейб-медик двора Бениамино ди Бертацци, его дружок, и мать Наталио Валерани, донна Глория, а рядом с ними — Дианора, супруга Бениамино. Обе женщины — статс-дамы. «Женщины, разумеется, дуры по преимуществу, — тихо обронил шут, — но в Дианоре и Глории глупости меньше, чем в остальных».
К Глории Валерани, прерывая спор, подошёл ее сын Наталио с молодым человеком, которого Песте походя назвал камергером Джулио Валерани, сыном Наталио и внуком Глории. Молодой человек, к сожалению, не унаследовал величественной внешности отца, был бесцветным юнцом со светлыми, достающими до плеч волосами. Одет он был роскошно, и старая Глория, явно гордясь внуком, поправила его беретту.
Альдобрандо заметил, что за общий стол сели без малого сорок человек. Появились новые люди, которых он раньше в зале не видел. С левой стороны против них сидел странно томный человек с большим носом и вялым подбородком, с глазами цвета льда, кажется, ключник. Рядом ел молодой человек, щуплый и пучеглазый, с толстыми рыбьими губами, из которых нижняя несколько отвисала. Он оказался кастеляном замка. Слева от них сидел человек с лицом рыхлым и потным, под его серыми глазами набрякли тяжёлые мешки, бывшие следствием не то перепоя, не то какого-то лимфатического недуга. При взгляде на этих людей Альдобрандо невесть почему подумал, что это жертвы ада, потом опомнился и долго не мог понять, откуда в его голову пришла столь дикая мысль. К ним подсел и какой-то старик с крысиным лицом, в котором Даноли сам, хоть и с трудом, узнал коменданта Тиберио Комини, которого помнил по старым временам. Теперь он выглядел совсем развалиной.