Без семьи
Шрифт:
Увидев полицейского и меня, Гарафоли испугался и побледнел, но быстро успокоился, когда узнал, в чем дело.
– Значит, бедный старик умер? – спросил он.
– Вы его знали?
– Очень хорошо.
– Тогда расскажите все, что вы о нем знаете.
– Его звали не Виталисом, а Карло Бальзани. Если бы вы жили в Италии лет тридцать пять – сорок тому назад, одно это имя сказало бы вам все. Карло Бальзани был знаменитым певцом и пользовался огромным успехом. Он пел на всех европейских сценах: в Неаполе, в Риме, в Милане, в Венеции, во Флоренции, в Лондоне и в Париже. В один несчастный день артист потерял голос и не смог оставаться в театре. Однако надо было как-то жить. Он перепробовал несколько профессий, но ему не везло. Постепенно опускаясь все ниже и ниже, он сделался дрессировщиком собак. Он очень гордился своим прошлым и скорее умер бы, чем допустил, чтобы люди узнали о том, что блестящий певец Карло Бальзани превратился в нищего Виталиса.
Вот какова была разгадка той тайны, которая так сильно интересовала меня!
Бедный Карло Бальзани – мой добрый, любимый, дорогой Виталис!
ГЛАВА XIX. Я РАБОТАЮ САДОВНИКОМ
Виталиса должны были хоронить завтра утром, и садовник Акен обещал взять меня на похороны. Но на следующий день, к моему большому огорчению, я не мог подняться с постели. Ночью у меня началась сильная лихорадка. Мне казалось, что у меня в груди огонь и что я так же болен, как Душка после ночи, проведенной на дереве.
За время моей болезни я понял и оценил всю доброту семьи Акенов и в особенности самоотверженность Этьеннеты. Хотя бедные люди обычно не приглашают врача, но я был так сильно болен, что для меня сделали исключение. Врач нашел у меня воспаление легких и заявил, что меня надо отправить в больницу.
Однако садовник на это не согласился.
– Раз мы взяли его в свою семью, – ответил он, – то мы и обязаны выходить его.
Несмотря на многочисленные дела и заботы по хозяйству, Этьеннета ухаживала за мной с кротостью и уменьем настоящей сиделки, никогда не проявляя нетерпения и ни о чем не забывая. Если ей надо было куда-нибудь отлучиться, она оставляла вместо себя Лизу.
Несколько ночей пришлось неотлучно дежурить возле меня, так как мне было совсем плохо – я задыхался. Тогда мальчики по очереди сидели около моей постели.
Не скоро наступило выздоровление. Поправлялся я очень медленно, и только весной мне разрешили наконец выходить из дому. В полдень, когда солнце стояло высоко в небе, мы с Лизой выходили из дому и в сопровождении Капи шли гулять на берег реки. Весной трава здесь густая и свежая, на ее изумрудном ковре пестреют белые звездочки маргариток, а в распускающейся листве деревьев порхают птички: дрозды, садовые славки, зяблики – и своим щебетаньем говорят о том, что мы находимся в деревне, а не в городе.
В этот год была прекрасная и теплая весна, по крайней мере, такой она мне запомнилась.
Но вот силы мои восстановились настолько, что я начал работать в саду. Я с нетерпением ждал этой минуты, так как мне хотелось как можно скорее отблагодарить Акенов за все, что они для меня сделали.
В это время года на рынках Парижа обычно продают левкои, и вся семья была занята их выращиванием. Наш сад был полон этими прелестными цветами. Красные, белые, лиловые, всевозможных цветов и оттенков, они выглядели очень красиво. Вечером, пока их не закрывали рамами, воздух был напоен чудесным ароматом.
Мне дали работу по моим силам: я должен был снимать утром стеклянные рамы, а вечером, до наступления ночного холода, накрывать ими цветы. Днем я должен был прикрывать цветы соломой, чтобы уберечь их от палящего солнца. Это было не трудно и не тяжело, но отнимало много времени, потому что приходилось передвигать несколько сотен рам дважды в день. Лиза в это время наблюдала за лошадью, которая приводила в движение рычаг насоса, накачивавшего необходимую для поливки воду. Один из братьев поливал цветы, а другой помогал отцу. Так каждый был занят своим делом и не терял времени даром.
Я знал, как тяжел труд крестьян в деревне, но я и понятия не имел, с каким напряжением работают садовники в окрестностях Парижа. Они встают до восхода солнца, ложатся поздно и работают целый день без отдыха, не щадя себя.
У садовника Акена я прошел хорошую школу. Когда я окончательно выздоровел, то с удовольствием занялся разведением цветов. Я очень гордился своей работой и своими достижениями. Я приносил пользу и доказывал это на деле. А это лучшая награда за труды.
Несмотря на то что я очень уставал от работы, я быстро привык к новому, трудовому существованию, которое так мало походило на мою прежнюю бродячую жизнь. Теперь мне приходилось с утра до вечера, не разгибаясь, работать в саду. Все вокруг меня также усердно работали Разница была только в том, что лейка у отца была тяжелее, чем у детей, и его рубаха больше намокала от пота, чем наши. Но самое главное – эти люди относились ко мне, как родные, и я не чувствовал себя больше одиноким. У меня была своя кровать, свое место за столом, за которым мы все собирались. Если иногда я получал подзатыльники от Алексиса или Бенжамена, то нисколько на это не сердился. Они также не обижались, когда я им давал сдачи. Вечером, садясь за стол, мы чувствовали себя друзьями и близкими.
Но мы не только работали – у нас бывали часы отдыха и развлечений, конечно, недолгие, но, может быть, именно потому особенно приятные. В воскресные дни мы собирались в беседке, расположенной возле нашего дома. Я снимал с гвоздя арфу, спокойно висевшую всю неделю, и дети принимались танцевать. Никто из них, понятно, не учился танцам, но Алексис и Бенжамен побывали однажды на свадьбе и видели, как танцуют кадриль, так что имели об этом танце некоторое представление. Когда они уставали, то просили меня петь, и моя неаполитанская песенка неизменно производила на Лизу огромное впечатление.
Всегда, когда я пел последний куплет, глаза ее наполнялись слезами. Тогда, чтобы развеселить ее, я показывал с Капи какой-нибудь смешной фокус. Для него тоже эти воскресенья были большим праздником. Они напоминали ему прошлое, и он готов был проделывать свои фокусы без конца. Играя, я всегда вспоминал Виталиса и старался играть и петь так, как если бы он находился здесь и слушал меня. Дорогой мой Виталис! Чем старше я становился, тем больше росло во мне уважение к его памяти и тем лучше я понимал, как много он для меня сделал.
Так прошло два года. Акен часто брал меня с собой на рынок, на Цветочную набережную, к различным садовникам и продавцам цветов, и я постепенно знакомился с Парижем. Хотя Париж и не оказался тем городом из мрамора и золота, каким он представлялся мне когда-то, я все же изменил свое первоначальное мнение о нем. Я познакомился с его памятниками и достопримечательностями, гулял вдоль красивых набережных и бульваров, побывал в Люксембургском саду, в Тюильри и на Елисейских полях, увидел прекрасные статуи. Но мое образование не ограничивалось только тем, что я видел во время прогулок или поездок по Парижу.