Без семьи
Шрифт:
– Нет, – возразил он, вдвоем не умирают с голоду, потому что один помогает другому. Тот, у кого есть, дает тому, у кого нет, – вот как ты сделал сейчас.
Я перестал колебаться. Без сомнения, я должен был ему помочь.
– Хорошо, идем. Ты будешь моим товарищем. И, надев арфу на плечо, я воскликнул:
– Вперед!
Через четверть часа мы уже вышли из Парижа.
Ветер подсушил дорогу, и идти по затвердевшей земле было легко и приятно.
Погода стояла чудесная, весеннее солнце ярко светило в голубом безоблачном небе. Трава начинала зеленеть,
В садах, в придорожных кустах, на больших деревьях – всюду слышалось веселое пение птиц, и ласточки летали над самой землей в погоне за невидимыми мошками.
Путешествие наше началось хорошо. Я уверенно шагал по сухой, твердой дороге. Капи бегал вокруг нас и лаял на проезжающие экипажи, на кучи булыжника – лаял на всё и на всех, лаял попусту, только ради одного удовольствия полаять. Маттиа молча, о чем-то размышляя, шел рядом со мной; я не прерывал его молчания, потому что мне тоже надо было о многом подумать.
Куда мы шли таким решительным шагом?
По правде сказать, я и сам не знал. Мы шли просто вперед, наугад. Ну, а дальше?
Я обещал Лизе сперва повидать ее братьев и Этьеннету, а затем навестить ее. Но я не условился с ней, кого я должен увидеть первым: Бенжамена, Алексиса или Этьеннету. Я мог начать с любого, то есть идти по своему выбору на запад, на север или на юг.
Так как мы вышли из Парижа на юг, то идти к Бенжамену было не по дороге. Оставалось сделать выбор между Алексисом и Этьеннетой.
Была еще одна причина, заставлявшая меня идти на юг: я хотел повидаться с матушкой Барберен. Если я давно не говорил о ней, то это не значит, что я ее забыл. Много раз я думал о том, чтобы написать ей и сказать:
«Я помню о тебе и по-прежнему люблю тебя». Но я знал, что она не умеет читать, и безумно боялся, что письмо попадет в руки Барберена.
Что, если Барберен благодаря моему письму отыщет меня, опять возьмет к себе, продаст новому хозяину, совсем не похожему на моего Виталиса? Уж лучше умереть с голоду, нежели подвергнуться подобной опасности. Но если я считал невозможным написать матушке Барберен, то мне казалось, что я могу как-нибудь повидаться с ней. Теперь, после того как у меня появился товарищ, сделать это было гораздо проще. Я пошлю Маттиа вперед, он пойдет к матушке Барберен и под каким-нибудь предлогом заговорит с ней. Если она будет одна, он расскажет ей все обо мне. Тогда я безбоязненно войду в тот дом, где протекло мое детство, и брошусь в объятия моей кормилицы. Если же, наоборот, Барберен окажется дома, Маттиа попросит матушку Барберен пойти в какое-нибудь укромное местечко, где я с ней и повидаюсь.
Все эти планы я строил, продолжая идти, и потому шел молча. Решить столь важный вопрос оказалось делом нелегким, а кроме того, я должен был отыскать на нашем пути такие города и деревни, где бы мы имели
Я вынул ее из мешка и разложил на траве. Довольно долго я не мог ориентироваться. Вспомнив, каким образом делал это Виталис, я в конце концов так составил маршрут, чтобы обязательно пройти через Шаванон.
– Что это за штука? – спросил Маттиа, указывая на карту.
Я объяснил ему, что такое карта и для чего она служит, почти дословно повторив то, что мне когда-то говорил Виталис.
Маттиа внимательно слушал, глядя мне в глаза.
– Для этого надо уметь читать.
– Понятно. А разве ты не умеешь читать?
– Нет.
– Хочешь научиться?
– Очень!
– Ну что ж, я тебя выучу.
Так как я уже развязал свой мешок, мне пришла в голову мысль осмотреть его содержимое. К тому же мне очень хотелось показать Маттиа свои сокровища, и я высыпал все на траву.
У меня оказалось три полотняных рубашки, три пары чулок, пять платков все в полной исправности, и пара немного поношенных башмаков. Маттиа был поражен моим богатством.
– А что у тебя есть? – спросил я.
– Скрипка и то, что на мне.
– Ну что ж, поделим все пополам, раз мы с тобой товарищи: у тебя будут две рубашки, две пары чулок и три носовых платка. Но зато и мешок будем нести поочередно. Согласен?
Теперь, когда я снова сделался артистом, я решил, что мне необходимо принять соответствующий вид; поэтому я открыл шкатулку Этьеннеты и достал оттуда ножницы.
– Пока я буду приводить в порядок штаны, – обратился я к Маттиа, – ты мне сыграешь на скрипке.
– С удовольствием.
И, взяв скрипку, он заиграл.
В это время я храбро вонзил ножницы в штаны немного ниже колен и принялся их резать. Это были прекрасные штаны, из такого же серого сукна, как жилет и куртка. Помнится, я был очень доволен, когда Акен мне их подарил. Я совсем не думал, что порчу их обрезая, – напротив, мне казалось, что теперь они станут еще лучше.
Сперва я слушал Маттиа и резал штаны, но вскоре отставил ножницы и весь обратился в слух. Маттиа играл почти так же хорошо, как Виталис.
– Кто тебя выучил играть на скрипке? – спросил я.
– Никто, и все понемногу. Главное, я сам постоянно упражнялся.
– А кто выучил тебя нотам?
– Я не знаю нот, я играю по слуху.
– Тогда я научу тебя играть по нотам.
– Ты, должно быть, знаешь все на свете?
– Ну еще бы! Ведь я глава труппы.
Мне тоже захотелось показать Маттиа, как я умею играть. Я взял арфу и запел свою неаполитанскую песенку.
Тогда Маттиа, не желая оставаться в долгу, громко выразил свое одобрение. Но нельзя было дольше терять время на взаимные комплименты и играть для собственного удовольствия – надо было подумать о том, чтобы заработать на ужин и на ночлег.
Я завязал мешок, и Маттиа надел его себе на плечи. Теперь в первой попавшейся на пути деревне мы должны были устроить первое выступление нашей труппы.