Без семьи
Шрифт:
Я полез в карман, куда утром положил вкусную, хрустящую корочку, и вытащил оттуда какую-то слякоть. Я собирался уже бросить ее, но «учитель» остановил меня:
– Побереги эту похлебку, скоро она покажется тебе очень вкусной.
Такое предсказание было мало утешительным, но в то время мы не обратили на него внимания.
– Ни у кого больше нет хлеба? – спросил он. Никто не откликнулся.
– Это очень неприятно, – продолжал он.
– Ты что, голоден разве?
– Я забочусь не о себе, а о Реми и Карори. Хлеб нужен будет для них.
– А почему не для нас всех? – спросил Бергуну. – Это несправедливо.
– Значит, если б у нас был хлеб, мы бы сейчас перессорились? А вы как будто дали обещание слушаться меня. Но я не желаю никакого спора и объясню вам сейчас, почему хлеб предназначается для Реми и Карори. Установлено, что люди зрелого возраста, но не свыше шестидесяти лет, обычно более выносливы, чем молодежь. А Реми и Карори моложе всех пас.
– Ну, а тебе-то ведь больше шестидесяти?
– Я не в счет. К тому же я привык есть мало.
– Значит, – сказал Карори после минутного размышления, – если б у меня был хлеб, он достался бы мне.
– Тебе и Реми.
– А если б я не захотел его отдать?
– У тебя бы его отняли. Разве ты не обещал мне слушаться?
Карори довольно долго молчал, потом вдруг вынул из шапки краюху хлеба.
– Возьми, вот мой кусок.
– Шапка Карори полна сокровищ! Дайте-ка мне ее, – приказал «учитель».
Карори очень не хотелось отдавать шапку, но у него ее отняли и передали «учителю».
«Учитель» взял лампу и стал рассматривать содержимое шапки. Несмотря на наше грустное положение, мы все на минуту развеселились. В шапке оказался целый склад: трубка, табак, ключ, кусок колбасы, свисток, сделанный из косточки персика, бабки, три свежих ореха и луковица.
– Хлеб и колбасу мы поделим вечером между тобой и Реми.
– Но я уже сейчас хочу есть! – жалобным тоном заявил Карори.
– Вечером ты будешь еще голоднее.
– Какое несчастье, что в шапке этого малого не оказалось часов! Мы бы знали теперь, который час.
Мои часы, после того как побывали в воде, остановились совсем. Действительно, сколько могло быть времени? С каких пор находимся мы в забое? Одним казалось, что был полдень, другим – что шесть вечера. Одни считали, что мы сидим уже десять часов, другие думали, что не прошло и пяти.
Когда вопрос о времени был исчерпан, все замолчали. О чем думали мои товарищи, не знаю, но если судить по себе, то, вероятно, об очень печальных вещах. Я боялся воды, боялся темноты, боялся смерти. Молчание угнетало меня, а ненадежные стены забоя, казалось, давили меня своей тяжестью. Итак, я никогда больше не увижу Лизу, Этьеннету, Алексиса и Бенжамена. Как будут они теперь получать известия друг о друге? Артура, госпожу Миллиган, Маттиа и Капи – их я тоже никогда больше не увижу. А матушка Барберен, бедная матушка Барберен! Мысли одна мрачнее другой сменялись в моей голове.
Вдруг среди тишины раздался голос дяди Гаспара.
– По-моему, – сказал он, – о нашем спасении еще и не думают.
– Почему ты так решил?
– Мы ничего не слышим.
– Возможно, произошло землетрясение и весь город разрушен.
А может быть, в городе считают, что все погибли и ничего сделать нельзя.
– Значит, нас бросили на произвол судьбы?
– Отчего вы так скверно думаете о ваших товарищах? – перебил их «учитель». – Вы прекрасно знаете, что, когда случается несчастье, шахтеры скорее погибнут сами, чем оставят своего товарища без помощи. Разве не так?
– Да, это правда.
– Тогда почему же вы решаете, что нам не помогут?
– Ничего не слышно.
– Не слышно, это верно. Но я сомневаюсь, можем ли мы здесь что-либо услышать. Если работы по спасению не начаты, то это еще не значит, что нас бросили. Ведь мы не знаем, как произошла катастрофа. Если это землетрясение, то для оставшихся в живых работы и в городе достаточно. Если это только наводнение, как я думаю, то надо знать, в каком состоянии находятся стволы шахт. Возможно, и они и галерея для спуска рабочих разрушены. Я не утверждаю, что мы будем спасены, но уверен, что работы по нашему спасению уже ведутся.
Он сказал это с такой уверенностью, что даже наиболее малодушные перестали сомневаться.
Один только Бергуну возразил:
– А если решат, что мы погибли?
– Работать все равно будут; но мы постараемся доказать, что мы живы. Давайте стучать в стену как можно сильнее. Вы знаете, что звук хорошо передается через землю. Если нас услышат, то поймут, что следует торопиться, и будут знать, где нас искать.
Бергуну, у которого были толстые сапоги, тотчас же принялся колотить в стену ногами, как бы созывая шахтеров.
– А как ты думаешь, «учитель», – спросил дядя Гаспар, – как они будут нас спасать?
– Есть две возможности; первая – прорыть ход к этому забою, а вторая выкачать воду.
– Вырыть ход!
– Выкачать воду!
Эти восклицания не смутили «учителя»:
– Мы находимся на глубине сорока метров. Если будут рыть по восьми метров в день, то дней через семь-восемь до нас доберутся.
– В день не вырыть шести метров. – Трудно, но для спасения своих товарищей возможно.
– Мы не продержимся восемь дней. Подумай только, «учитель», – восемь дней!
– Ну ладно, а вода? Как ее выкачать?
Начался спор о том, каким образом лучше действовать. Из этого спора я понял только одно: что при самых благоприятных обстоятельствах придется прожить в нашем склепе не меньше восьми дней. Восемь дней! Не знаю, сколько времени я был под впечатлением этой ужасной мысли, как вдруг спор прекратился.
– Слушайте, слушайте! – сказал Карори.