Бездельник
Шрифт:
– Это ИЗ-ЗА СТЕНКИ так слышно?!
– действительно - сбоку, будто кто-то наклонился и бубнит в ухо. Или орет.
– А че ты удивляешься?
– Ну, просто, звук распрос... впрочем, не важно.
– Дима, давай ментов в это раз вызовем?
– уверенно произносит Надя.
– Каких еще ментов?! Зачем? Пойду да нормально с ним поговорю - по-соседски. Как обычно.
Успокоив ребенка, мы выходим в коридор, где грохочет отнюдь не тише - так страстно любимые всеми соседями прямая "бочка" и "вобла" - исключительно терции. "Неужели все остальные оглохли, и всех все устраивает?" - думаю.
Дима стучит в дверь. Потом - еще, еще. По ту сторону
– Какие проблемы?
Дима спокойно отвечает:
– Здрасьте, с Праздником. Мы соседи ваши - не могли бы чуть потише сделать?
– судя по всему, обычно дверь открывает кто-то другой.
– Нет, не могли бы. Ты знаешь, что такое Русский праздник?
– и медленно надвигается на Диму, тот остается стоять на месте.
– Русский? Народ гуляет - не мешай.
– У меня ребенок и мне завтра на работу.
– И что? Мне тоже.
– Вы здесь не одни живете.
– вмешивается Надя.
– Девушка, я с ним сейчас нормально разговариваю только из-за вас. Вы вообще в этот век родились?
– Вообще-то - в прошлый.
– Ах, ну да, ну да. Я имею в виду - в НАШ век, в РУССКИЙ?
Диме все это надоело:
– Слушайте, я вас нормально прошу, по-человечески - ПО-СОСЕДСКИ, без ругани, без ментов - сделайте, потише, ПОЖАЛУЙСТА.
– Тебе удостоверение показать? Я в органах работаю, сейчас сюда наряд приедет и вас всех на четырнадцать суток закроют, и не вякнешь ты больше. Показать?..
– Да не надо мне твоего удостоверения...
– ...или, может, пацанов привезти? Сейчас приедут.
– И мы сейчас и пацанов, и наряд - всех вызовем.
– Надя.
– Вы не нарывайтесь, уважаемая.
– Эй!
– Дима, - Сегодня же РОЖДЕСТВО, вы че творите-то?!
– И че? И че твое рождество?
– Христос родился, УВАЖАЕМЫЙ, у тебя крест на пузе висит!
– Какой христос?..
Тип уже вплотную подходит к Диме, но тут из комнаты вываливается какой-то лысый боров, - и вот сломать бы ему сразу ноги, да только - сколько их там, этих прекрасных людей, и становиться ими тоже не вариант, - и зовет рыжего покурить. Дима к тому времени стал каким-то маленьким и незаметным. Пока выродки обнимаются, мы возвращаемся к себе. Волошин молча садится на кровать, взяв на руки все же уснувшую под взрывы дочку. Надя, опершись о стол, начинает куда-то звонить.
Вдруг дверь открывается и в комнату пытается ввалиться боров. Я стою ближе всех и поэтому, резко развернувшись, перегораживаю ему дорогу.
– Мы сейчас включим на всю, волосатый, я зайду сюда и послушаю...
– Нет, не зайдешь.
– Почему?
– недоумевает жирный.
– Хах, потому что.
Он дает команду, и музыка начинает орать еще сильнее. Ребенок снова просыпается и плачет.
– Это не громко, я тебе отвечаю.
– и уходит, держась за стенки.
Надя тем временем вызывает наряд. Дима все так и сидит, пытаясь успокоить дочку. Его трясет. Вдруг на мгновение становится тихо, и почти сразу начинают петь: "ВЫ-ДУ НО-ЧЮ В ПО-О-О-ЛЕ-Е С КА-НЬО-Ё-Ё-М-М-М!.." А Дима - разражается истерическим хохотом, и вторит без конца: "Это абсурд, это бред какой-то!.." Я уже практически не верю своим ушам.
Приезжают менты. Надя говорит с ними. Волошин даже не посмотрел в их сторону.
Стражи идут к соседям, и те сразу, как дети малые, начинают оправдываться: "Это не мы!.. Этого не может быть!.." И где же твоя ксива, ублюдок?!..
Потом служивые возвращаются к нам, Надя пишет под диктовку заявление и они уезжают. Все быстро и предельно просто. Взрослые люди вмиг пресмыкаются, страшась людей в форме, потому что у тех есть власть - и больше ничего. Власть, которую они получают из веры в нее тех, кто их ею наделил. Соседи пресмыкаются и страшатся - потому что так принято себя вести. А что до человечности и примитивных основ воспитания - это говно под ногами.
В уже закрытую дверь снова стучат - яростно. Но вскоре уходят. И Дима говорит мне: "Вот я и стал ничтожеством". И мы идем курить.
К счастью, на площадке никого нет. Волошин достает все тот же красный "винстон", жалуясь, что скоро он станет ему не по карману. И, закуривая уже вторую, произносит: "Уеду я отсюда, наверное. Не смогу я здесь..."
И снова играет музыка.
***
В конце зимы от моих преподавательских услуг отказались, Жорина мать сказала: "Не все становятся инженерами и математиками. Кому-то можно стать и автослесарем..." Конечно, это, скорее всего, отговорка.
Тем не менее - я, как ни крути, остался без денег. И в итоге дошел до того, что решил занять - или взять, не важно - у кого-нибудь из жильцов полуподвальной квартиры напротив стадиона...
В подъезде я встретил Нимирова и вернулся покурить с ним на улицу. Он стоял, вдыхая свое, а я пытался заговорить - издалека.
– Ну че, как там сухарики?
– вроде как смеясь.
– None.
– Забил, что ли?
– Цикл - устал.
Получается, я душу дьяволу подарил?
– Ну ладно... бывает...
– мнусь, ведь делать мне здесь больше нечего.
– Че, как там Король Артур?
– Темно-багровая вспышка.
– Не понял.
– Не здесь. Выпал из окна.
– В СМЫСЛЕ?!!
– Отзвенел в покрове ночи.
– В смысле, блядь?! Что за дерьмо?!
– Лирика костей. Познай боль - привыкни.
Я вспомнил, как видел его в последний раз - балдой с израненной лысиной. И как он шел в фонарях, подпрыгивая в своих идиотских "алясках", похожий на потасканного вахтовика. И как он говорил мне тогда о творчестве и вообще.
– Шапку что ли новую купить?
– сказал Андрей.
– А то моя какая-то инфантильная...
Мы спустились обратно. У Нимирова, кроме Киры, сидели какие-то два типа, не знакомые мне. Одного звали Серегой, другого - Стасом.
– Будешь?
– предложил Стас.
– Буду.
– ответил я. И он налил мне водки, и мы выпили. А затем еще... и еще...
И в какой-то момент "Веселья" поэта с тяжелой лирой, я подумал, что когда-нибудь снова настанет весна, и я, наконец, устроюсь на какую-нибудь глупую работу, чтобы ездить по выходным на дачу и смотреть, как за неделю изменился мир. А потом придет и лето, и я буду учиться ходить не спеша по вечерним улицам в кедах на босу ногу и закатав брюки - домой с опять-таки паршивой работенки, расстегнув трудовую рубаху. И все будет, золотясь, кружиться детским смехом. И, может, уеду куда-нибудь - на Болото, где, как говорят, дуют сквозняки, а лучше - к Большому озеру или на Чеховский Остров, где в попытке первым увидеть вновь воскресшее солнце, постараюсь улыбнуться этой беспощадной вечности, ужасаясь, будто перед пустым листом. И потому - не дай бог эта жизнь не единственная...