Безумная

Veronika19

Петька понурый после разогретого комнатным теплом шампанского. Всегда так с ним… Пьёт хуже, чем трахается.

А Влада не делает абсолютно никаких встречных Мирону движений. Злые химики — хуже ядерной бомбы.

— Поговорим, — его голос ближе, он у неё в правом ухе.

Резко отодвигает её от стола (ноги отрываются от пола, она в его невесомости), хватает под руку (она в его власти) и ведёт к лестнице на второй этаж (она на его члене, не стерпит же). Кто-то из присутствующих включает «Голубой огонёк» на всю громкость.

— Мне тридцать

четыре года, я взрослый мужчина… — он довольно чёрств, — со мной игрульки не прокатят, безумная, — он подавляет её, — в особенности, если в это втягивается моя дочь, — он имеет её в рот словами.

Влада пытается спрятаться от Мирона за сигаретным смогом. Она не отвечает. Ей нет дела до того, что ему без шести лет сорок, а на Катерину так вообще положить большой и толстый. Между ними повисает трёхминутное молчание и пелена белокурого удушающего дыма.

Мирон Дмитриевич проявляет заботу о здоровье ученицы — тушит сигарету двумя пальцами. Он заходит за её спину, и Владе тепло рядом с ним, словно он натёрт обжигающим скипидаром. Так славно, что «Голубой огонёк» на всех мощностях. Платье рвётся по неровному контуру на позвоночнике; там нет застёжек, чёрт с этим.

Закрывает глаза, чтобы ощутить его в себе сполна, обостряет воспалённые чувства.

Гнущийся хлыст прокладывает удар алой полосой, словно росчерком помады на хрупкое стекло, через всю спину. Он раскупоривает в ней талант беспрекословного подчинения; она почти не дышит под плетью.

— Это поможет мне, безумная, — стирает её губы в долгом поцелуе. — Я хочу забыть тебя, — вгрызается по-волчьи зубами. — Я не принимаю слабых девушек. Побудь слабой, — раздирает в кровь губы.

Он хочет забыть её. Так сильно, что теряет адекватность.

Влада терпит терзания плоти, не представляя, откуда в ней столько смирения. Наверное, она действительно позволит забыть себя.

Толчки в ней неимоверно сокрушительные, обездвиживающие. Напоследок. Прощальное.

Она ни слова не говорит поперёк.

***

Брат материт в первый день нового года.

И этот год не станет новым после такой перебранки. Он останется солиться в рассоле прошлых проблем.

Никто не останется прежним.

Петька. Мирон Дмитриевич. Катерина.

Влада.

Вл – ада.

Так много ада в одном имени.

========== Часть IX. ==========

Даня смазывает неровные рубцы на спине Влады живительной мазью. Пальцы холодные, почти не гнущиеся, будто позаимствованы у мертвеца.

Он знает, от какого именно «шутливого» предмета её спина разошлась по швам раскроенным кожзаменителем, но матерные слова все давно изведены, ещё в начале января; осталось только — «зачем ты позволила сделать с собой такое», и это не вопрос.

Влада молчит двадцатый день к ряду. За это время волосы слегка отрастают. К лету они будут по плечи (у); то ли волосы, то ли проблемы.

Даня закручивает тюбик с мазью. В другой комнате обрываются телефоны; все попеременно. Это Катерина на проводах; не вешается, просто хочет узнать, не ждать ли свадьбы.

Не

ждать.

Но она не ответит ни по одному телефону. Пусть Мирон Дмитриевич сам покажет дату в календаре их не свадьбы.

У Влады завтра самолёт в Индию. Языки билетов, ваучеров, страховок выглядывают из заграничного паспорта. Свобода океаном (пока это только вода из насадки душа) плещется на уровне щиколоток.

Она летит к родителям.

***

Влада застёгивает ажурный бюстгальтер, прикуривает сигарету, взлохмачивает волосы.

Влада второй месяц спит с мальчиком-фрилансером из городаN. Он делает отличные татуировки, плетёт дреды и вегетарианит пятый год; он идеальный островной житель, по мнению девушки. Он идеальный Петька. Правда, со скулами беда. Но не всё ли равно? ..

Она выпускает струю сигаретного дыма в пыльный столб солнечного света и смотрит на загорелого «идеального». Он спит, он дышит. Этого хватает сполна. Чтобы уйти. Влада натягивает резиновые сапоги крикливо-болотного цвета (вчера прошёл тропический ливень), набрасывает на плечи тряпичный рюкзак и выходит из маленькой виллы. У неё запланирована космическая стыковка с космическими родителями.

Океан шипит затухающими окурками сигарет.

Родители на сухом голоде — встреча выпадает на Экадаши.

У них пикник без еды и напитков. Они сидят на покрывале, сотворённом руками матери: ромбовидные узоры на ткани разбегаются к углам, как ящерицы на палёных солнцем камнях к их теневым областям, тонкая крючковидная бахрома укладывается в расплавленный песок.

Дочь хвастается недоделанной татуировкой индийского слона на лопатке; отец рассказывает о размерах черепа древнего человека; мать вяжет шапку Дане (наказывает Владе передать её, когда та решится вернуться домой), ловко перебирая спицами.

Влада вернётся аккурат к Петькиной свадьбе.

Май вспыхнет сиренью к тому времени, волосы улягутся ободранными вихрами на плечи, а во Владе навсегда замрёт тяга к Никонову.

К тому времени она сойдёт с ума и обезглавит десятки рыб, пойманных в безлунные ночи. С ней будет соседствовать лучший представитель островных жителей. Но это мелочь. Такая же, какая бьётся ребристой чешуёй на дне железного ведра без воды.

***

Влада касается облезших плеч (они руки Родена) мальчика-острова, подползает под него, размыкая колени. Завязки бикини расходятся под пальцами «идеального» с лёгкостью, точно расплетённая фенечка из ниток мулине.

Мальчик трахает её небрежно, маетно, потому что она улетает завтра.

А что сегодня… сегодня они уже на разных плоскостях и широтах.

Он трогает языком колечко на правом соске Влады, потом ни с того ни с сего говорит, что нужно проколоть второй для симметрии. И они вообще больше говорят, чем ебутся; его слова заполняют её всю, его член только наполовину.

Всё это настолько неправильно, что впору задуматься о родстве душ.

Но их души сейчас потные, взмыленные и отдают серой. Дьяволы пахнут серой.