Шрифт:
От редактора
Вневременное занятие
Однажды ехала я в маршрутке с внуком дошкольного возраста. Рядом оказался старик, который попытался с ним поговорить. Мальчик отвечал неохотно и даже демонстративно замолчал. Когда мы вышли, я спросила его, почему он вёл себя так невежливо. «Не люблю стариков!» – ответил внук запальчиво, но, сообразив, что я могу принять ответ на свой счёт, поспешно добавил: «Чужих».
«Устами младенца глаголет истина», – утверждает пословица. Да, в обществе с давних пор отношение к старикам особое и в зависимости от национальной принадлежности и времени разное: уважительное – «аксакал», уничижительное «бабулька». Последнее – продукт 90-х годов прошлого века, когда стал забываться советский
Девиз, надо признать, был ханжеским, взятым из песни, где эта фраза подавалась как констатация факта, которого на самом деле не было. Да и существовали, и существуют такие профессии, где молодость приравнивается к таланту. Это так называемые публичные профессии: актёры, спортсмены, писатели.
По отношению к писателям, правда, ситуация сложилась парадоксальная. Широкую публику как раз нимало не волнует их возраст, даже когда те воочию предстают перед нею на различных мероприятиях. А вот литературное сообщество, состоящее из многочисленных в наше время Союзов писателей, отдаёт преференции молодым, то есть авторам до 35 лет. При этом с большим сомнением относится к их удачным произведениям, особенно в прозе, и до сих пор спорит, действительно ли автором «Тихого Дона» был двадцатитрёхлетний Михаил Шолохов.
А тем временем всё меньше становится людей в возрасте до 35 лет, которые хотели бы писать (да и читать!), хотя в крупных городах, в том числе и Рязани, существуют детские литературные объединения.
Одна из причин этого явления – писательский труд перестал быть профессией. К тому же, издательства в основном предпочитают издавать книги на средства автора. А какие средства у молодых!
Вот и создалось такое положение, что литературный фон в регионах формируют авторы предпенсионного и пенсионного возраста. И в этом отношении новый, XXI, век ознаменовался тем, что массово был побит рекорд, установленный в XIX веке Сергеем Аксаковым (1791–1859). Писать он начал после 55 лет, литературная же известность к нему пришла в 1858 году с выходом его книги «Детские годы Багрова-внука». А, например, рязанец, полковник в отставке Александр Рябцев, издал первую книгу «Воспоминания старого солдата» в 90 лет, потом написал и опубликовал ещё четыре и даже был принят в Союз российских писателей. Случай это, конечно, исключительный. Но автор первой книги, которому под семьдесят или за семьдесят, – теперь явление обычное. Пишут такие авторы в основном расширенные автобиографии, исследуют свои родословные, порой выполняют заказ какого-нибудь знакомого. В общем, набирает популярность документальная проза, складывается та ситуация, которую предугадал Лев Толстой:
«Мне кажется, – пророчествовал он, – что со временем вообще перестанут выдумывать художественные произведения. Будет совестно сочинять про какого-нибудь вымышленного Ивана Ивановича или Марию Петровну.
Писатели, если они будут, будут не сочинять, а только рассказывать то значительное или интересное, что им случилось наблюдать в жизни».
Юрий Проценко своей первой книгой, сборником рассказав и повестей, подтверждает пророчество Толстого и в то же время пополняет ряды тех, кто нынче формирует литературное поле, по крайней мере, в Рязанской области.
Да, Юрий Дмитриевич немолод – родился через неделю после полёта Первого космонавта и назван в его честь. Литературные способности, склонность к сочинительству проявились у него в дошкольном возрасте. Несколько раз я случайно была свидетельницей его игр с моим сыном (они ровесники и были одно время соседями) и каждый раз удивлялась тому, как интересно, как находчиво он импровизирует, разговаривая за своих игрушечных героев.
Не знаю, отмечали ли школьные учителя литературные способности Юрия. Его семья переехала в другой район Рязани, когда он учился ещё в третьем классе. Дружба моего сына с ним прервалась. А вот литконсультант Рязанского отделения Союза писателей, писатель-фантаст Валентин Новиков сразу заметил талант молодого Юрия Проценко (было ему лет за двадцать),
Способности Юрия к тому времени признали и другие члены Союза писателей, живущие в Рязани. Импонировало им прежде всего его умение находить интересную необычную тему, такое редкое у молодых авторов.
(Я знаю об этом не понаслышке – состояла тогда в писательском литактиве, сама консультировалась у Валентина Афанасьевича Новикова, позднее мы вместе работали в газете рязанских писателей «Узорочье».)
Юрий писал о молодёжной среде, но о той её части, куда путь был заказан интеллигентным юношам, вроде снискавшего всесоюзную известность и тогда уже покинувшего СССР молодого автора Василия Аксёнова, писавшего о молодёжи. Однако ни в одном из описываемых им событий Юрий не был ни прототипом героя, ни второстепенным персонажем, но и сторонним наблюдателем – тоже. Он был своим в этой теневой среде так называемых нынче маргиналов, её летописцем. Видимо, из идеологических соображений московское писательское начальство принять его на семинар отказалось…
Из этих юношеских рассказов Юрий включил в сборник рассказ «Череп», который впервые был опубликован в литературно-художественном журнале для молодёжи «Утро», (1995–2006). Ещё два рассказа сборника «Письмо Фотия» и «Сквер» тоже написаны в пору его молодости.
И вдруг Юрий Проценко писать перестал, перестал посещать консультации. Я думала: потому решил бросить литературные занятия, что его не спешили печатать московские издательства, куда он наверняка посылал свои произведения. Ему же, как большинству молодых авторов, не хватило настойчивости, терпения ждать, утешаясь древним-предревним наблюдением: «и капля камень точит». А Валентин Афанасьевич считал, что занятия Юрия прервала женитьба, но надеялся, что рано или поздно тот вернётся к литературному творчеству.
Потом наступили «лихие 90-е», во время которых одни «выживали», другие наживались, третьи покидали родную страну. Уехал в Израиль Новиков и там умер. Я особенно не бедствовала, получая пенсию, но на гонорар за очерк в областной газете могла купить только стакан сметаны, а помидоры, которые стали продаваться круглый год, вне сезона были для меня недоступной роскошью. Зато стали выходить мои книги, два десятилетия дожидавшиеся публикации. Одно за другим возникали в Рязани издательства, издатели обрели свободу выбора. Был создан журнал «Утро». Распалось Рязанское отделение Союза писателей России на два Союза, литературная жизнь в области и городе активизировалась.
Юрий Проценко участия в ней так и не принял. До меня доходили слухи, что он занимается каким-то бизнесом и преуспевает в нём, что получил второе высшее образование.
Однако «не хлебом единым жив человек» – и вот в 2005 году Юрий, в быту теперь уже Юрий Дмитриевич, возобновил своё творчество, примерно в том возрасте, когда Сергей Аксаков написал «Записки об уженье». И опять затронул отнюдь не типичную тему. В повести «Непрочитанный дневник Шопена» он проследил жизнь своего ровесника, соотечественника Елизарова. Прошёл с ним через войну в Афганистане и «лихие 90-е». С ним же участвовал в афере по распределению заказов на строительство крупной ТЭЦ, съездил в Америку, был, как и тот, знаком с простыми сельскими мужиками, ставшими киллерами не из политических соображений, не ради наживы, а потому, что однажды им не хватило денег на бутылку.
То есть в этой написанной после значительного перерыва повести Юрий Проценко создал атмосферу авторского присутствия в жизни героя, а не взгляда на неё со стороны. Мне прежде довелось читать произведения об этом времени Владимира Маканина, Сергея Есина, Юрия Полякова – профессиональных писателей, ставших таковыми ещё в советское время. Но эти опытные маститые профессионалы не воспринимались мною участниками описываемых событий. Их произведения – фантазии на выбранную тему, дань времени, чистое сочинительство.