Безвременник
Шрифт:
Собрался было уходить, но, повинуясь внезапному влечению, снова подошёл к поваленной серой плите. Поднял с земли металлический пруток, разбросал сухие сучья, наваленные сверху.
Плита была массивная, прямоугольная, закруглённая в верхней части. Венчал её когда-то, видимо, крест, по крайней мере, что-то явно было отбито. По периметру кое-где сохранился резной узор. Надпись же, крупно вырезанная, почти не пострадала:
«Врачъ Слепнин Николай Гаврилович 1862–1911»
Муханова бросило
Давно ему не было так противно… Вспомнил, что прадед по матери был вроде военным. Вроде бы! А если – нет? Оставшуюся часть дня он промаялся в дурных мыслях.
Когда вечером вернулся домой, родители уже отужинали. Отец, довольно успешный художник-оформитель, устроившись в кресле, смотрел телевизор. Мать штопала старые Гошкины джинсы. Муханов молча остановился в дверях комнаты.
– На работу не устроился? – не поворачивая головы, спросил отец.
– Нет ещё.
– Чего ждёшь?
– Ищу.
– Доищешься…
– Посмотрим.
– Смотри, смотри…
– Давай, почитай мне мораль! – вскипел Муханов. – Не надоело?
Отец промолчал. Значит – надоело.
– Слушай, ма, кто был твой дед по отцу? – спросил он, пройдя в комнату. Отец демонстративно из неё вышел.
Мать настороженно глянула на него исподлобья.
– Дед? – переспросила она. – А чего это ты?
– Да надо…
– Поручиком или кем-то там… Вроде… – она пожала плечами. – Погиб он на фронте, ещё до революции.
«Не он, – заключил Муханов с облегчением. – Ну и ладно, пора закрывать тему». Но всё-таки спросил на всякий случай:
– А как звали его?
– Э-э… Как же? Александр… – мать наморщила лоб. – Да! Гаврилович.
– Гаврилович? – изумился Муханов.
– Да. Точно. А что?
– Да так. Я думал, он был врач.
– Нет. Погоди! У него брат был врачом. Это мне почему-то запомнилось. Но ты, Вадик, объясни мне, зачем тебе это?
– Ничего… – невпопад ответил тот и, оставив мать в недоумении, отправился в коридор курить.
На следующий день Муханов опять ухитрился занять денег. Вечером он и подвернувшийся ему собутыльник закрылись в «художке».
Поминали Слепнина Николая Гавриловича.
Письмо Фотия
1
У входа в участок на свежевыкрашенной лавке сидел его начальник Башир. Слегка подавшись вперёд, надёжно упёрся руками в широко расставленные колени и что-то основательно втолковывал коренастому сутуловатому полицейскому.
Бежевая малолитражка с городским номером, въехавшая
– Кабы не мои ребята, его там совсем бы прибили, – почёсывая шею, повернулся к нему Башир. – Народец-то у вас резвый… А староста, – так тот вообще лично, – он поднял указательный палец, – припёрся убедиться, что я тебе звоню. Жуткая бдительность… А ты чего сам-то прикатил, подослать что ли некого? Туго с кадрами?
– Размяться решил. Засиделся – надоело.
– Это правильно, работа у вас временами сидячая, – ухмыльнулся Башир. – Ну смотри сам – нужен он тебе или нет. А то передам по своей линии. Эй, Фархад! – обратился он к сержанту за стойкой. – Давай того, который египтянин, на допрос. – И, не вынимая рук из карманов, подбородком указал Филиппу на обитую железом дверь в начале коридора. – Вон та, что приоткрыта… Можешь занимать.
В помещении оказалось душновато. Сырости, однако, не ощущалось. Маленькое окно под потолком было забрано ярко-жёлтой решёткой.
«А ты, право, пижон, начальник», – подумал Филипп.
Башир появился, неся несколько чистых листов бумаги.
– На, а то…
– Вот спасибо, – Филипп расположился за столом. – Ну, где?
– Сейчас…
В сопровождении полусонного сержанта появился высокий, худощавый малый, годами, пожалуй, чуть моложе Филиппа. Поношенная коричневая униформа на нём была местами порвана. Бледное, отёкшее, в синяках лицо оттеняла растрёпанная шапка густых, жёстких, чёрных волос. От углов губ к подбородку тянулись едва засохшие кровавые ссадины.
– Садись! – Башир поморщился и перевёл взгляд на Филиппа. – Оставляю я вас. Если что – вон там, да, правильно, там – кнопка. Вызовешь… Пошли, Фархад.
Когда звук шагов в коридоре стих, задержанный, западая на один бок, подошёл и осторожно опустился на привинченный к полу табурет.
– Я представляю власти общины деревни, в которой тебя повязали, – сказал Филипп. – Говорить в состоянии?
Парень утвердительно кивнул.
– Полное имя?
– Марк Рубин, – после некоторой паузы, сглотнув слюну, произнёс тот.
– Марк Рубин… – Филипп перестал писать… – Известная у тебя фамилия…
– Это моя фамилия!
Филипп и затылком ощутил вспыхнувший ненавистью взгляд чёрных, чуть навыкате, глаз.
– Ну это я понимаю, что, может, не украл ты её.
– Чего ты понимаешь? – лицо парня искривилось. – Урия Рубин – мой отец!
Филипп отложил ручку и откинулся на спинку стула.
– То есть ты хочешь сказать, что ты – сын человека, который выдал Ордену Соломона, Первого Пастыря нашего?
– Нет.