Безвременник

Проценко Юрий

Скверно… Именно скверно – и никак иначе. Муханов полюбил это слово. Ему представлялось, что только оно, а не иные, пусть более крепкие синонимы, в точности выражает состояние его дел и души. Скверно – это плохо, но плохо как-то не так… Не приниженно. Не раскисшее плохо. Это как бы временная полоса неудач сильной личности. Слово, которое, будучи произнесено вслух с должным чувством, мобилизует на борьбу с тем, что, собственно, и обозначает.

Что же до письма в газете, то оно привлекло его внимание отнюдь не случайно. Когда сорвалась последняя халтура,

он пришёл в ресторан к Клюеву и попросил отсрочить выплату взятых взаймы денег.

– Знаешь, Мухан, – на холёной физиономии Клюева изобразилась брезгливая жалость, – чёрт с ней, с твоей двадцаткой. Мне, знаешь что, – череп нужен. Для интерьера. Вот достань – и будем квиты. Понял?

Муханов, конечно, понял. В тот же день он отыскал на Георгиевском кладбище заброшенную, обвалившуюся могилу. Операцию запланировал на следующие сутки, утро которых и началось с похода в пивную. А тут – «очкарик – к-к-оз-зёел!»

Разумеется, Муханов не изменил своего намерения, но настроение было испорчено. «“Памятник! Культуры!” У-у, болван!»

* * *

Георгиевское кладбище было заложено на городской окраине в середине минувшего столетия. В середине века нынешнего, когда город начал быстро расти вширь, кладбище оказалось зажатым между новостройками. Захоронения решено было прекратить. Перейдя в разряд недействующих и лишившись таким образом последних знаков внимания со стороны отцов города, Георгиевское быстро приходило в запустение.

Засохли многочисленные кладбищенские липы и вязы, помаленьку разбиралась кирпичная стена. Заезжие люди снимали и увозили старинные каменные кресты.

Кладбище сделалось любимым местом тусовок хулиганистых парней из окрестных районов. Да и помятый люд постарше не брезговал, устроившись на могиле какого-нибудь купца первой гильдии, раздавить бутылку-другую. Нечастые рейды милиции воспринимались здешними завсегдатаями как неизбежное, но невеликое зло, и всё продолжало идти своим чередом.

Будучи студентом художественного училища, заглядывал сюда в компании приятелей и Муханов. Пьянка среди разнокалиберных знаков давно ушедших, неведомых и одновременно пугающе реальных жизней имела особый, философский колорит. Поминали то Н.Г. Полетина, действительного статского советника, то актёра Бусырова, то ещё кого-нибудь – по очереди. Вдохновлялись. Кто-то даже предлагал ставить тут сцены на исторические темы.

Фамилию этого самого эстета Муханов тщетно пытался вспомнить, когда под вечер направлялся выполнять заказ Клюева. В густевших сумерках, хорошо зная местность, быстро нашёл примеченную могилу. Огляделся, извлёк из полиэтиленового пакета обернутый в тряпку ржавый штык лопаты на коротком черенке. Истово вонзил его в слежавшуюся комьями землю.

Шагах в сорока, у старого склепа, гудела какая-то компания. Разглядеть оттуда Муханова было невозможно, однако то и дело он замирал на несколько секунд, боязливо вслушиваясь в сырую темноту.

Довольно скоро, сидя на корточках, он уже прилаживал к добытому черепу отвалившуюся нижнюю челюсть. Руки дрожали. Счистил

прах со вставных, кажется, золотых зубов. «Не трясись, – подбадривал он себя, – ничего особенного. Раскис! Можно подумать, что от этого кому-то станет хуже. Ему – всё равно. Клюеву – отрада. Тебе – выгода. Все при своём. Чем же тогда ЭТО плохо? Кто такое выдумал? Очкарик! Он! Сволочь! Сво-лочь. Интересно, есть ли бог… Или его тоже выдумали очкарики? Если есть, то вариться мне в котле уже за одну эту мысль. А за череп – и подавно». Муханов посмотрел на небо, и на какой-то миг ему стало вдруг по-настоящему жутко. Далёкое скопище мерцающей вселенской пыли представилось ему множеством разбросанных на чёрном полотне небытия черепов. Он поёжился и сплюнул.

Сзади хрустнула ветка. Вздрогнув всем телом, Муханов обернулся. Совсем рядом, будто из-под земли, выросли двое плотных парней лет восемнадцати. Они переглянулись и несколько неуверенно, как показалось Муханову, двинулись на него.

– Чего, ребята? – испуганно пробормотал он, выпрямляясь.

Первый удар носком короткого сапога пришёлся по рукам, держащим череп. Тот отлетел в сторону, мягко упал в кучу только что выбранного грунта. От второго, в живот, Муханов согнулся пополам и, не в силах вздохнуть, упал на колени.

– Кого это вы тут? – раздался рядом голос.

Медленно, боясь получить новый удар, Муханов поднял голову. Перед ним были уже трое. Зажмурившись от ударившего в лицо снопа света, он сжался, выставив вперёд ладони.

– А ну-ка, ну-ка! Э! Да здесь вон кто! Мухан!

Луч фонаря уперся в землю. Муханов осторожно убрал руку от лица. И, хотя, ослеплённый, не сразу разглядел говорившего, ещё не вспомнив имени, узнал его.

– Мужики, давай туда, – махнул тот рукой в направлении склепа, откуда продолжали раздаваться громкие голоса, – я догоню сейчас.

– Ну а ты что, клад тут ищешь? – спросил насмешливо, когда приятели его удалились. – Да вставай!

– Привет, Серёга, – с трудом выдохнул Муханов, поднимаясь. – Пузырь припрятал. А вот череп какой-то попался…

– Всё пьёшь?

– Случается… Брат-то как там?

– Нормально. Что с ним сделается.

– Привет передавай, – сказал Муханов, усердно отряхиваясь. – А ты сам-то здесь чего?

– Того! – передразнил Сергей. – Тебя вот пришёл спасать. Не то накатили бы – неделю бы уползал отсюда. Так что давай, исчезай поскорее, ладно?

– Ага, – Муханов глупо улыбнулся. – Ухожу. Ты привет-то…

– Передам, – бросил на ходу Сергей, направляясь к своим.

– Передай, передай, – пробурчал Муханов. Ему вдруг снова почудился треск сухой ветки, он замер, затаив дыхание. Ныла отшибленная левая ладонь. «Маразм какой-то…»

Старший брат столь неожиданно явившегося ему молодого человека, Олег Ларионов, когда-то учился в одном с ним и Клюевым классе. «Натуральнейший маразм…»

Муханов собрался было последовать совету Сергея, но интерес к происходящему у склепа пересилил боязнь снова быть битым. Осторожно ступая, он двинулся на звуки доносящегося шума.