Безжалостный распутник
Шрифт:
Кормилица промолчала.
— Они сказали, что граф тяжелый человек.
А что еще о нем говорят?
— Не люблю сплетничать, — сердито ответила Нана, — но говорят, что он распутник, и поэтому, милая, мне так тревожно за вас! Что станет с вами, попади вы к такому человеку, как он?
Сиринга коротко усмехнулась:
— Да вы делаете из графа какое-то страшилище, Нана. Что такого он может мне сделать?
Она не заметила тень, омрачившую лицо кормилицы, и беспечно продолжила:
— Самое худшее, что он может сделать, — это потребовать назад
— Ну если и по ошибке, то ошибка эта чересчур дорогая! — проговорила Нана и, взяв у Сиринги блюдце, вышла из комнаты.
А Сиринга отправилась на конюшню.
«За себя я не беспокоюсь, — подумала девушка. — Я больше беспокоюсь за Нану и Меркурия».
Меркурий действительно был главным предметом ее тревог и забот. Взрослый конь не может питаться одним лишь подножным кормом! Ему нужен разнообразный рацион — и овес, и сено, вот только запас овса и сена закончился неделю назад.
Встав на колени, Сиринга сама вычистила кормушку, но не нашла в ней ни зернышка.
Услышав, что она пришла, Меркурий радостно заржал. Сиринга открыла стойло и выпустила коня наружу. Меркурий мордой прижался к ней, и она потрепала его по холке.
— Тебе лучше пробежаться по полю, — сказала Сиринга, — а потом я тебя почищу.
Она знала, что коня нужно выгуливать, но за последние несколько дней так обессилела, что не могла ездить верхом.
С трудом верилось, что, живя в просторном сельском доме, можно оказаться без гроша в кармане. Сиринга пребывала в уверенности, что после окончания торгов она должна получить письмо от нового владельца. Увы, кроме того, что им стал граф Роттингем, ей больше ничего не было известно.
Сначала она решила, что молчание это как-то связано со смертью отца. Но после похорон, на которые пришла лишь жалкая горстка жителей соседней деревни, они с Наной вернулись в дом и стали ждать известий. Ожидание явно затянулось.
Сиринга на первых порах боялась выезжать на Меркурии и вообще старалась не выходить из дома, опасаясь, что кто-то из доверенных лиц графа, приехав в ее отсутствие, может не застать ее дома. Однако время шло, но никто так и не появился. Она стала подозревать, что о них, должно быть, забыли.
Это не так уж важно, думала она, дело в другом: у них не осталось ни пенса на покупку еды. Последних кур, которые несли яйца, зарезали еще до торгов.
Нане каким-то чудом удавалось брать продукты в долг, и, несмотря на возражения Сиринги, она упорно продолжала это делать. Огород дал скудный урожай: немного капусты, редьки и мелкого молодого картофеля.
Все это, к счастью, удалось посадить еще весной, когда сэр Хью ненадолго вернулся домой и привез немного денег. Сиринге тогда удалось убедить его потратить несколько шиллингов на покупку семян и нескольких кур.
Но теперь, когда овощи закончились, нужно было что-то срочно предпринимать ради
Прислонившись к калитке, Сиринга наблюдала, как конь, пританцовывая, щиплет траву.
— Я должна что-то сделать!
Направляясь обратно к дому, Сиринга поймала себя на том, что повторяет эти слова снова и снова. Даже если она сама, сохраняя чувство собственного достоинства, и будет голодать, то почему должна страдать Нана? Кормилица уже немолода, голод и горе могут быстро свести ее в могилу.
Сиринга вошла в вестибюль уже с принятым решением.
— Я сейчас переоденусь, — сказала она себе, — сяду на Меркурия и отправлюсь в Кингс-Кип. Спрошу, что там слышно о графе. В поместье должны знать, где он находится. А может быть, если мне повезет, я увижусь с его управляющим. Скорее всего, это мистер Арчер, тот самый джентльмен, который занимался покупкой нашего имущества.
Увы, даже приняв это решение, Сиринга не смогла избавиться от неприятного осадка. Как же унизительно рассказывать графу или его слугам, что им с Наной больше нечего есть! «Может, все-таки лучше продать зеркало или что-то из вещей, что еще остались в доме?» — подумала она.
Увы, она тотчас поняла: по сравнению с великолепием графского поместья и его сокровищами, то, что когда-то принадлежало их семье, — всего лишь жалкий хлам. Но даже эти старые вещи теперь ей больше не принадлежат, и продавать их она не имеет права.
Когда отец застрелился, лавочники, наседавшие на него, как свора злобных псов, покинули их дом спокойно, без малейших угрызений совести. Для них куда важнее было другое — они наконец получили назад свои деньги.
Больше всего на свете Сиринга презирала бесчестных должников. Бесчестно покупать, точнее, присваивать то, за что ты не можешь заплатить, или незаконно, под фальшивым предлогом, получать то, на что ты не имеешь права.
— Моего отца погубило бесчестье, — сказала она как-то кормилице.
Она произнесла эти слова в сердцах, во время их очередного спора о том, следует ли продать что-то из оставшихся в доме вещей, чтобы купить еды, или же попробовать взять в долг.
Увы, это была горькая правда, и Нана не нашла что возразить. Для себя Сиринга окончательно и бесповоротно решила: никогда в жизни она ничего не купит и не возьмет в долг, если у нее нет денег.
«Ах, какие, однако, возвышенные чувства, — насмешливо нашептывал ее разум, — правда, они не мешают урчать от голода твоему животу!»
Но даже посмеяться над собой у нее не было сил.
— Я поеду в Кингс-Кип! — заявила она вслух и, оглянувшись, неожиданно увидела кативший по подъездной дороге фаэтон.
Какое-то время она разглядывала его круглыми от удивления глазами, любуясь, как солнце играет на серебряной конской сбруе. Прекрасными лошадьми правил какой-то джентльмен в цилиндре.
Невольно вскрикнув, она бегом бросилась к кухне.
— К нам едет какой-то фаэтон, Нана! — воскликнула она. — Должно быть, это граф! Поскорее впустите его! Я приму его в гостиной.