Безжалостный распутник
Шрифт:
— Это совершенно не важно, дело не во мне, — поспешила возразить девушка. — Ведь есть еще Нана и… Меркурий.
— Верно, мы не должны забывать о Меркурии!
— Одной травы ему мало… — не договорила Сиринга и умоляющим взглядом посмотрела на графа.
— Это просто невероятно! Как же я мог не подумать о том, что людям, не имеющим денег, нечего есть? — задумчиво произнес Роттингем, как будто рассуждал вслух.
Он встал с кресла, и Сиринга тут же последовала его примеру.
— Оставайтесь здесь, — властно произнес граф и, выйдя из комнаты, закрыл за собой дверь.
Сиринга недоуменно посмотрела ему вслед. Хотя дверь была закрыта, до нее доносился голос графа, о чем-то разговаривавшего на кухне с Наной. Неожиданно она испугалась, как бы кормилица не наговорила гостю лишнего. Ведь всю прошлую неделю она грозилась, что выскажет графу все, что о нем думает.
«Ведь он ни в чем не виноват, — мысленно попыталась найти оправдание для графа Сиринга. — С какой стати ему беспокоиться о нас? Он ведь не собирался покупать меня, это просто глупая ошибка. С какой стати ему тратить десять тысяч фунтов на покупку женщины?»
— Десять тысяч фунтов, — шепотом повторила она вслух, что делала уже не менее тысячи раз.
По ночам, когда она лежала без сна в темноте, вспоминая о том, что случилось на торгах, ей казалось, будто эта сумма начертана на стене огромными огненными цифрами. А еще в глубине ее сознания таился страх — кто знает, что он за человек, этот граф Роттингем.
Но теперь ее опасения развеялись. Граф оказался ее другом. Ведь это он помог ей тогда в лесу, это он в детстве трогательно любил собачку Джуди, а потом лишился ее. А еще он был Юпитером, владыкой неба.
«Я больше не боюсь», — подумала Сиринга. При этой мысли ей показалось, что даже солнечный свет в саду стал более ярким и золотистым, чем раньше.
Прошло какое-то время, прежде чем граф вернулся в комнату. Сиринга сидела на том же месте у окна. Как только он вошел, она вскочила и по выражению его лица попыталась понять, не оскорбила ли его Нана своими признаниями.
Однако Роттингем с безмятежным видом произнес:
— Я отдал распоряжения относительно вашего ближайшего будущего, Сиринга.
— Какие же распоряжения, милорд?
— Я забираю вас и вашу кормилицу в Кингс-Кип.
— Вы забираете нас отсюда?
— Да, — ответил он. — Вам нельзя оставаться здесь одной.
— Но почему? — удивилась Сиринга.
Граф, похоже, собирался ответить, но потом, видимо, передумал.
— Вам будет у меня уютнее, да и кормить вас будут лучше, — ответил он.
— Надеюсь, Нана не наговорила вам лишнего? — подозрительно осведомилась Сиринга. — Она порой бывает очень несдержанна в речах.
В глазах Роттингема блеснул веселый огонек.
— Нет, но у меня возникло ощущение, будто я вновь перенесся в детство.
— О, извините, — поспешила загладить неловкость девушка.
— Вам не за что извиняться, — ответил граф. — Ваша кормилица, как всегда, права. Кормилицы всегда правы. Но я сильно опасаюсь, что, вернувшись в детство, я постоянно стоял бы в углу и получал вместо ужина лишь хлеб да воду.
Лицо Сиринги по-прежнему было встревоженным, и граф поспешил добавить:
— Отлично. Я прощен, а ваша няня уже начала собирать вещи. Вы поедете вместе со мной в фаэтоне.
При этих его словах глаза Сиринги тотчас блеснули радостью, и граф отметил, что солнечный свет сделал их золотистыми.
— А Меркурий? — не удержалась от вопроса девушка.
— Я думаю, мы с вами поедем в фаэтоне, а мой конюх — на Меркурии. Обещаю вам, в Кингс-Кип ваш любимец получит вдоволь овса и сена.
— О, благодарю вас, милорд! — воскликнула Сиринга. — Я так беспокоилась за него!
— А за себя? — поинтересовался Роттингем.
— Иногда… я чувствовала… пустоту в душе, — запинаясь, ответила его собеседница и улыбнулась.
Граф внимательно посмотрел на нее:
— Вас непременно придется как следует откормить.
Сиринга вопросительно посмотрела ему в глаза, и он поспешил добавить:
— Вы, право, как малое дитя! Неужели вам непонятно, что соблюдение принципов чести или гордости, или как там вы это называете, может для вас плохо кончиться?
— Вы наслушались разговоров кормилицы, — обиженно возразила Сиринга. — Я не хочу, чтобы мой… мой владелец подумал, будто я пытаюсь… получить от него что-то… прежде, чем он… лучше узнает меня.
— О господи! — воскликнул граф. — Вы говорите так, будто яйца, молоко и хлеб — это бриллианты.
— Нет, конечно. Они гораздо вкуснее, — ответила Сиринга.
Роттингем рассмеялся.
— Пойдемте, и не забудьте свою шляпку, — сказал он. — Когда мы приедем в Кингс-Кип, мой шеф-повар устроит грандиозный пир.
— А деньги… которые мы должны? — робко поинтересовалась Сиринга.
— Вас это все еще беспокоит? — спросил граф. — Успокойтесь, прошу вас, и выбросьте эти мысли из головы. Я уже дал вашей кормилице денег, чтобы она оплатила все свои расходы. Она расплатится за продукты, взятые в долг в бакалейной лавке, а потом за ней заедет карета, которая заберет ее и ваш багаж.
— О, спасибо вам! — воскликнула Сиринга.
— Неужели это так много для вас значит? — удивился Роттингем.
— Я никогда, ни единого раза в своей жизни… не была никому должна… ни пенса. Я никогда… не куплю ничего такого, чего не могу себе позволить. Я никогда… никогда не залезу в долги. — Слова эти сами сорвались с ее губ, но уже в следующий миг, как будто что-то вспомнив, она прикрыла ладонью рот. — Но я… — добавила она тихо, — я всегда буду в долгу перед вами.
— Я же вам сказал, выбросьте это из головы! — резко оборвал ее граф. — Если есть что-то, чего я терпеть не могу, так это женщин, пытающихся говорить на темы, которые я не желаю обсуждать.