Безжалостный распутник
Шрифт:
— Да, да, разумеется, знаю, — подтвердила девушка.
Она посмотрела на лица мужчин, слушавших их разговор, и увидела в их темных глазах отчаяние.
— Я подумаю, что смогу для вас сделать, — пообещала она и, развернувшись, зашагала обратно вверх по лестнице.
— Где его светлость? — спросила она у Барнема.
— Разговаривает с мистером Хемпстером, мисс, у себя в кабинете.
Сиринга знала эту комнату — в ней полковник, после того как оставил службу, занимался хозяйственными делами поместья.
Она быстро прошла по коридору, но, подойдя к двери, на мгновение застыла в нерешительности. Впрочем,
Граф сидел за столом. Перед ним стоял мистер Хемпстер.
Это был человек лет пятидесяти с красным лицом и крошечными жестокими глазками, близко посаженными и похожими на бисеринки. Сиринга никогда не жаловала его. В округе ходило немало историй о его грубости и жестокости по отношению к лошадям.
Граф не слишком любезно взглянул на нее:
— Я сейчас занят, Сиринга.
— Я пришла, милорд, чтобы… чтобы выступить в роли защитника.
От нее не скрылось, что в глазах графа промелькнула веселая искорка, а вот голос его прозвучал резко и деловито:
— Это дело касается исключительно моего поместья, и я хотел бы решить его так, как сочту нужным.
— По крайней мере, милорд, выслушайте хотя бы этих людей! — взмолилась Сиринга. — Или позвольте мне высказаться от их имени.
Прежде чем граф успел вымолвить хоть слово, мистер Хемпстер счел своим долгом бесцеремонно вмешаться в их разговор:
— Мисс Мелтон не в курсе этого дела, милорд.
Его слова явно вынудили Роттингема изменить свое мнение.
— Это мне решать, Хемпстер, — холодно произнес он. — Так что же вы хотели сказать мне, Сиринга?
— Я не знаю, известно ли вам, милорд, что этих итальянцев привез сюда в свое время ваш дед, — ответила Сиринга. — Это они построили обсерваторию на холме, это они расписали и покрыли позолотой потолки в доме. — Пристально посмотрев на графа, она продолжила: — Они работали под началом великих мастеров, которые приехали из Италии украсить банкетный зал и гостиные. Строя камины, они сверялись с чертежами известных итальянских архитекторов. В ту пору их было намного больше, чем сейчас. Кто-то из них вернулся на родину, кто-то умер, а кто-то остался. — Девушка немного помолчала, но, посмотрев на Хемпстера, заговорила вновь: — Это честные, трудолюбивые люди, но они невольно вызвали к себе неприязнь управляющего вашим поместьем. Он всегда пытался избавиться от них. Полковник отказывался слушать его, и теперь мистер Хемпстер надеется убедить вас в том, что эти люди должны покинуть свои дома и уехать отсюда.
— Но почему полковник отклонил его просьбу? — поинтересовался граф.
— Потому, милорд, что был слишком стар, чтобы правильно понимать происходящее, — грубо перебил девушку Хемпстер. — Он не понимал, что его постоянно пытаются обвести вокруг пальца эти бездельники, эти грязные иностранцы, которые не имеют права жить на нашей земле.
— А каково ваше объяснение? — повернулся к Сиринге граф.
— Полковник понимал, какую ценность они представляют для поместья, — ответила Сиринга. — Как вы думаете, кто чинит мебель в доме, кто красит стены, кто ведет постоянный ремонт, когда каждую неделю что-то приходит в негодность? Эти люди — превосходные ремесленники. Умелые и с хорошим художественным вкусом.
Им можно доверить самое ценное имущество.
— С тем же успехом эту работу могут выполнять
— Более того, — продолжила Сиринга, не сводя глаз с Роттингема, — после того как они прожили здесь так долго, они стали вашими подданными! Они стали такой же частью Кингс-Кип, как и многое другое! Хоть они родом из Италии, но предпочли остаться в Англии. Их дети родились в нашей стране и стали англичанами. — Немного помолчав, Сиринга с чувством заговорила снова: — Зачем отсылать их обратно в Италию, если нет иной причины, кроме той, что мистер Хемпстер просто ненавидит их?
— Это так? — повернулся граф к управляющему. — Вы их ненавидите?
— Я знаю, кто они такие, милорд. Большинство из них — настоящие бездельники, которые воруют, браконьерствуют, оскверняют нашу страну. Это негодные людишки. Если вашей светлости будет угодно выслушать мой совет, то я вот что скажу — избавьтесь от них! Я велел им оставить поместье и очень надеюсь на вашу поддержку, милорд. Ведь ранее вы всегда принимали мою сторону.
Роттингем, похоже, задумался над его словами, но сказать ничего не успел, потому что Сиринга его опередила.
— Думаю, что это несправедливо — позволить личной неприязни возобладать над рассудком. Суровое решение повлияет на судьбы многих людей, которые долгие годы верно служили вашей семье и старались быть полезными.
— Личной неприязни? — резко переспросил граф.
— Пять лет назад дочь мистера Хемпстера сбежала с одним из итальянцев, — ответила Сиринга. — Он так и не простил этого родственникам Антонио.
— Это так? — спросил граф, повернувшись к Хемпстеру.
Управляющий был готов испепелить Сирингу взглядом. Было видно, что он с трудом сдерживал клокотавшую в нем ярость.
— Да, милорд, это так. Женщины… все женщины легко теряют голову от их сладкоголосых речей и темных глаз. Стоит им увидеть этих обольстительных дьяволов, как в них просыпается похоть.
— Я через некоторое время внимательно рассмотрю ваши жалобы, — холодно произнес граф. — А пока итальянцы останутся в поместье. К ним будут относиться так, как относились всегда.
— Значит, ваша светлость намерены отменить мой приказ? — со злостью спросил управляющий. Казалось, он вот-вот взорвется от гнева. — Тогда я скажу вот что: ваша светлость совершает печальную ошибку, о которой впоследствии придется сожалеть, — продолжил Хемпстер. — Когда начинают слушать чужаков и женщин, это к хорошему не приводит! С какой стати мисс Мелтон вмешивается в такие дела? Лучше бы она следила за своим отцом, чтобы он не напивался до бесчувствия! — Он одарил Сирингу ненавидящим взглядом и продолжил: — Уверяю вас, милорд, что не в ваших интересах позволять этим прохвостам оставаться в поместье и слушать всяческие бредни деревенской жительницы.
Он почти выплюнул эти слова в сторону Сиринги, и та невольно отпрянула назад.
— Довольно! — произнес граф, вставая с кресла. — Я не позволю моим служащим разговаривать с леди в такой недопустимой манере! Я увольняю вас немедленно. Даю вам неделю на то, чтобы покинуть этот дом!
Граф произносил эти слова, не повышая голоса, но прозвучали они подобно удару хлыста. Гнев Хемпстера моментально улетучился, а сам он как будто съежился и сделался меньше ростом.
— Простите меня, милорд. Я не хотел никого оскорблять.