Безжалостный распутник
Шрифт:
— Поправьте прическу, мисс Сиринга, — взволнованно посоветовала кормилица, снимая передник. — Сядьте и примите графа, как и подобает юной леди.
— А что со мной не так? — изумленно спросила Сиринга.
Однако, вняв словам кормилицы, она со всех ног бросилась через вестибюль в гостиную, окна которой выходили на лужайку позади дома. Это была прекрасная комната, в свое время со вкусом отделанная стараниями матери.
Мебель, возможно, не представляла особой ценности, зеркала и картины не привлекали пристального внимания, однако
Сиринга быстро огляделась по сторонам. Все было опрятно, пыль вытерта. И как хорошо, что вчера она поставила на столы по обе стороны камина большие вазы с букетами сирени, а на подоконник — вазу с нарциссами.
Комната благоухала сиренью, и этот пьянящий аромат исходил не только от ваз, но и вливался в открытые окна из сада, где вот уже несколько дней буйствовало цветение белой сирени. Сиринга осталась довольна. Подойдя к зеркалу, она взглянула на свое отражение и поправила прическу.
Волосы крошечными завитками обрамляли щеки, а поскольку от природы они были густы, ее скромная прическа вполне могла соперничать с прическами самых отъявленных лондонских модниц.
Платье было безукоризненно чистым и накрахмаленным. Нана гладила его каждый день, и, хотя оно было далеко не новым, смотрелось оно аккуратно и вполне достойно. Поясок, которым Сиринга стянула талию, подчеркивал ее стройность.
Траурное платье она купить не могла — на него просто не было денег. К счастью, в вещах матери отыскался розовато-лиловый пояс. Если бы не он, она была бы во всем белом, что только подчеркивало бы бледность ее щек.
Услышав в зале шаги, Сиринга побледнела еще больше.
— Граф Роттингем, мисс Сиринга, — раздался голос кормилицы.
Открыв дверь в комнату, граф увидел бледное, испуганное лицо, обращенное к нему, и пару огромных серых глаз, внимательных и встревоженных. Впрочем, стоило ему переступить порог, как выражение глаз мгновенно изменилось. В них блеснула искорка света, и слабый румянец мгновенно вернулся к бледным щекам — подобно стремительному рассвету над равнинами Индии, подумал граф.
— Так это были вы? — радостно произнесла девушка. — Я почему-то была в этом уверена! Я так рада!
— А кто, по-вашему, это еще мог быть? — спросил Роттингем.
Хоть он и запомнился ей высоким и широкоплечим, но теперь, в небольшой комнате, показался просто гигантом. Костюм на графе был модным и изысканным — широкий галстук, ладно скроенный сюртук. Рядом с ним Сиринга почувствовала себя маленькой, невзрачной и ужасно робкой.
Она поняла, что он ждет ответа на свой вопрос, однако, подняв глаза, увидела на его лице равнодушную маску.
— Сказать по правде, не знаю, — призналась Сиринга. — Но потом я подумала, что вы, наверное, по доброте своей решили купить Меркурия! Вы спасли его… вы действительно спасли его… от какого-нибудь жестокого хозяина! Я ведь так боялась, что он попадет в плохие руки!
— Если дело именно в этом, то я рад, что купил Меркурия, — произнес граф.
Его слова о Меркурии напомнили Сиринге о том, что граф купил не только коня, и она тотчас залилась краской.
— Простите мою бестактность… я забыла о манерах… не изволит ли ваша светлость присесть? — быстро предложила Сиринга, пытаясь загладить свою оплошность.
— Я все думал, предложите вы мне сесть или нет, — ответил Роттингем.
— Простите… я… извините, — пролепетала Сиринга. — Прошу вас простить меня, я так взволнованна… что просто не нахожу себе места… — Она замолчала, не в силах подобрать нужные слова, и, видя, что граф все еще стоит, поспешила добавить: — Боюсь… я забыла… забыла… поклониться вам.
Граф прошел через комнату и сел в кресло рядом с камином.
— Думаю, нам нужно многое обсудить, мисс Мелтон.
Сиринга села напротив него на край кресла и сложила руки на коленях. В эти мгновения она была похожа на провинившегося ребенка.
Граф молчал, и спустя какое-то время она спросила:
— Почему… вы… сделали это?
— Почему я послал своего агента на торги? — уточнил Роттингем, не став притворяться, будто не понял вопроса. — Наверное, я мог бы сказать вам, что сделал это по доброте души, потому что мне было вас жаль, но это тем не менее не совсем правда.
Глаза Сиринги стали от удивления круглыми, но она промолчала. Выдержав короткую паузу, граф продолжил:
— Да-да, мне было жаль вас, но, пока я не вернулся обратно в Кингс-Кип, я не думал, что ваши заботы меня каким-то образом коснутся.
— Что же вынудило вас изменить свое мнение? — уточнила Сиринга.
— Я посмотрел на карту поместья, — ответил граф, — и понял, что, хотя вся деревня Уитли и является моей собственностью, ваш дом мне не принадлежит.
— Мой отец выкупил его у вас, — пояснила Сиринга, — когда женился на маме.
— Мне об этом рассказали, — подтвердил ее слова Роттингем. — Мой отец продал значительную часть собственности, распоряжаться которой был не вправе. Однако он взял деньги, и доверительные собственники позднее ничего не смогли изменить. Оставалось лишь надеяться, что позднее ваш дом удастся выкупить.
— Если я вас правильно понимаю, вам нужен наш дом? — спросила Сиринга.
— Думаю, что на самом деле вам не дает покоя другой вопрос: почему вас включили в число моих покупок? — заметил граф.
Он произнес эти слова нарочито медленно, как будто хотел тем самым подчеркнуть их смысл. Кровь моментально прилила к щекам Сиринги, и она застенчиво потупила глаза.
— Смею заверить вас, — добавил он, — что это было сделано по ошибке.
— Именно так… я и подумала… должно быть, — запинаясь, пролепетала Сиринга.