Беззвёздная дорога

emilyenrose

Затем Феанор, не глядя по сторонам, протянул руки, и Куруфин взял левую, а Маэдрос — правую. Лица у обоих были страшно бледны, но они не плакали; то же было и с другими братьями.

— Узрите, как это свершается, — сказал Феанор, — и свершите моё отмщение над ним!

— Свершим! — Фингон подумал, что он услышал, как говорит это один из них, но не видел, кто именно — и в любом случае их отец уже не слышал. Ибо как только он замолк, внезапно великое пламя охватило его всего, столь же алое и жуткое, как огни Лосгара, и сыновья его, которые держали его руки, должны были отпустить их, и отпрянуть, и отвратить свои лица. Уход духа Феанора сотворил

могучий погребальный костёр из его собственной плоти, и пламя устремилось к небесам жуткой вспышкой — и исчезло. Шесть братьев теперь склонились вокруг пустого места и смотрели друг на друга; а Фингон чуть прошёл вперёд, и увидел, что и Маглор, и Келегорм, и Карантир плачут, а Амрас смотрит в сторону; но лицо Куруфина исказилось в страшном приступе гнева, а лицо Маэдроса сперва совсем ничего не выражало.

Затем он встал и начал тихо говорить. И по мере того, как он говорил, один за одним его братья также быстро вставали и присоединяли свои голоса к его голосу, и их распев становился всё громче, пока этот крик не зазвенел вызывающе с вершины:

Будь он друг или враг, будь он скверен иль чист,

Отродье Моргота или светлый Вала,

Эльда, или майа, иль Позже Пришедший,

Ни закон, ни любовь, ни союз мечей,

Ни страх, ни опасность, ни сама Судьба,

От Фэанаро, от родни его кровной не смогут спасти,

Того, кто скрывает, хранит или в длань свою примет

И обретши укроет иль прочь отринет

Сильмарилл. В этом все мы клянёмся,

Смерть ему причиним до конца Дня,

И горе до конца мира. Услышь наше слово,

О Всеотец Эру! И к вечной

Тьме осуди нас, коль не свершим мы то дело.

На священной горе свидетели, слышьте

И обет наш запомните,

Манвэ и Варда!

Но лицо Маэдроса оставалось лишённым всякого выражения. И он обернулся и посмотрел, наконец, обратно, на Запад, и тогда Фингон увидел в его глазах жуткое пламя, отблеск огней Убийства родичей, огней Лосгара и Эйтель Сириона: огонь, в котором сгорел его отец.

Фингон видел этот огонь в нём и раньше. Поистине веками он не видел Маэдроса без этого огня. Но он всегда думал, что пламя вспыхнуло в нём из-за мук Тангородрима.

— Маэдрос! .. — сказал он.

Но Маэдрос не слышал его; и теперь он снова смотрел прочь, на Север.

Комментарий к Глава 2

Бета-ридеры перевода - Janew Daens и ilman lintu.

========== Глава 3 ==========

Итак, серая дорога шла вперёд, и Фингон думал, что знает, куда она ведёт: ему казалось, что он проходит через годы и деяния Первой эпохи, и, если это так, тогда дальше для Маэдроса должна последовать его мука на Тангородриме. И действительно, дорога из Эйтель Сириона, казалось, поворачивала туда. Фингон собрал всё своё мужество. Это было очень страшное место, и он не хотел видеть, как страдает Маэдрос. Однако он был не совсем несчастен, поскольку он хотя бы знал, что то страдание кончилось, и знал, как именно это случится. У него с собой были его лук, и кинжал, и арфа, и если бы его собственный призрак — или воспоминание о нём — не явилось бы, как было должно, то Фингон мог бы и с радостью освободил бы Маэдроса сам.

Но дорога, узкая и серая, змеилась в темноте, и жутких скал совсем не было видно. На самом деле всё было тихо, и вскоре очертания призрачного Белерианда исчезли, и вокруг него вновь сомкнулась

тьма. Тьма эта не казалась такой густой и жадной, как раньше. Пауков не было видно. Но не было и звёзд. Именно этого Фингон и ожидал от Пустоты: полное отсутствие всего, бесконечное молчание. Он казался себе таким маленьким, потерянной в этой великой и холодной ночи. И страшная дорога, казалось, никуда не вела.

Наконец он, как бы издалека, услышал звуки труб. В тишине прокатилось дерзкое и радостное эхо их зова. Фингон изумился и почувствовал воодушевление.

Затем он внезапно вспомнил, где он. Конечно же! Это же восточная дорога через Ард-гален, по которой он путешествовал столько раз, не боясь ни орков, ни какого-либо зла от Моргота: поскольку осада Ангбанда держалась, и, кроме того, Ангрод и Аэгнор стерегли горы справа от него. И сам Фингон, облачённый в синие и серебряные одежды, на добром коне, был всё ближе и ближе к тому месту, куда он направлялся, и солнце палило своими лучами его и всю радостную молодую зелень на весенних долинах Севера. Он крикнул, и его лошадь пустилась в галоп; она, как и сам Фингон, радовалась скорости и хорошей погоде — и он радовался прямой серой дороге, которая вела мимо предгорий и потом заворачивала на юго-восток, вокруг скалистых отрогов Дортониона в Химринг.

******

В холодном дворе наверху Фингон спрыгнул с коня почти прямо в объятия Маэдроса. Маэдрос рассмеялся, увидев его, и потом сказал:

— Но что это мне такое про тебя рассказали? Огненный змий!

— Да, огненный змий! Ну, по крайней мере, мы его так назвали, поскольку наш северный сосед не удосужился послать нам весточку по поводу своего последнего изобретения, и мы не знали, как он хотел бы, чтобы мы именовали сию тварь.

Маэдрос печально покачал головой.

— Он всегда был плохо воспитанным.

Фингон расхохотался.

— Ну да ладно, как бы его там не звали, теперь его можно называть нафаршированным стрелами — поскольку так это и было, и он побежал обратно в Ангбанд так быстро, как только могли нести его корявые лапы. И у всех остальных уже была возможность меня похвалить, так что я решил, что мне лучше приехать и повидаться с тобой. Я не хотел бы, чтобы ты в этом отношении уступил другим.

— Но я действительно чувствую, что меня обогнали, — сказал Маэдрос, — ведь я последний!

— Это всё потому что я такой хитрый, — сказал Фингон. — Раз уж ты последний, то мне никуда не надо спешить. То есть я могу некоторое время тут побыть — если, конечно, ты мне рад, — а у тебя будет время подумать, как же лучше всего меня превознести за эту победу.

— Можно послать весточку Маглору, — сказал Маэдрос, — он споёт об этом песню.

— Очень хорошо: но я хочу твоей похвалы, а не его!

— Мне редко удаётся сочинить такие красивые слова для моих похвал. Но я действительно очень рад видеть тебя здесь — столько, сколько ты захочешь тут пробыть — и у меня действительно будет время подумать!

И они вместе вошли в дом, и Фингона приветствовало и восхваляло огромное множество приближённых Маэдроса; они спрашивали, где остальные спутники Фингона.

— Они приедут, да, приедут; я поехал вперёд, — сказал Фингон, и многие рассмеялись. В большом зале были угощения и музыка. Маэдрос председательствовал на пиру и был чуть веселее, чем обычно; ибо выражение его лица было торжественным, но глаза смеялись. И Фингону это нравилось столько же — или даже больше — чем все восхищение и внимание, которые были обращены на него.