Библиотека Дон Кихота
Шрифт:
— Ладно, но почему именно я удостоился такой чести, а не вы, например?
— Во-первых, потому что я к этому времени уже успел себя скомпрометировать. Как вы выражаетесь, стал борзописцем вместо того, чтобы служить высокой литературе, а, во-вторых, Сторожев сумел убедить Стеллу, будто у вас с Книгой установилась некая мистическая связь, что в последнее время, после встречи с призраком, вы об этой самой Книге только и думаете. Одним словом, у всех фигурантов сложилось устойчивое мнение, будто вы, а не я, и есть идеальный медиум, посредник.
— На этом Сторожев настаивал?
— Он
— Та-а-ак! — протянул профессор и картинно надул щеки.
— Но это еще не все.
— В каком смысле?
— А в таком, что вас, профессор, подставили и подставили капитально.
— Рассказывайте.
— В этой интриге роль медиума совершенно незавидная. Медиум, положим, чувствует, где конкретно находится книга и ведет охотников прямо к цели. В дальнейшем медиум обнаруживает Книгу, вернее, Она сама дает себя обнаружить, несчастная «наживка» вступает в контакт с Объектом, а затем медиум благополучно сходит с ума.
— Та-а-ак! — еще раз картинно вздохнул Воронов, а затем, сделав короткую паузу, поинтересовался у своего собеседника:
— Ну, ваша-то роль какова во всем этом спектакле?
— Очень простая. Во всяком случае таковой она мне и представлялась до самой последней минуты. Я должен был в тайне следить за вами как охотник. Если бы возникла в том нужда, то я бы и денег подбросил, и из беды выручил бы, и подкупил бы, кого надо. Медиум медиумом, а соломки подстелить никогда не повредит. До поры до времени я выполнял бы роль вашего ангела-хранителя. Издатель Безрученко снабдил меня достаточными средствами и необходимыми связями. Все для подстраховки, конечно. Но вот штука-то в чем: я сам решил поменять правила игры и открыть свое инкогнито.
— А с какой целью, позвольте полюбопытствовать?
— Как вы не понимаете: я же писатель. Плохой ли, хороший, но писатель, господин Воронов. И учитель у нас с вами был один и тот же — профессор Ляпишев. Он первый догадался о существовании Книги. Я, конечно, служил Золотому Тельцу вот этой самой рукой, но потом-то мне пришлось ее отсечь. Ловлю на себе ваш недоверчивый взгляд, вижу и знаю, какой вопрос последует. Да, пришили ее, пришили на прежнее место, согласен. Двойственная ситуация: отсечь, вроде как отсек, а рука — вон она: нагло пальцами шевелит, как будто ничего и не произошло. Пришили, пришили ее! — перешел уже на крик Грузинчик.
— Да не волнуйтесь вы так. Ничего я такого и не думал, — попытался успокоить своего собеседника Воронов.
— Пришили, согласен, пришили, — все не унимался писатель-инвалид, — ну и что из того? В прямом смысле слова — это рука моя, но она и не моя вместе с тем.
— Как это?
— Не моя и все тут. От моего тела она отделилась, так?
— Так.
— Значит, моей на какой-то срок уже не считалась, так?
— Так.
— Значит в течение этого срока, рука моя могла поднабраться чего-то такого, чего в моем теле отродясь не было, например, бактерий разных, так?
— Так.
— Хорошо. А если предположить существование не только бактерий, а там разных энергетических полей, то вот рука моя, будучи пришитой на прежнее место, словно вернулась из космического путешествия и теперь пытается влиять на весь остальной организм, включая и мозг.
— Интересная теория.
— В том-то и дело, что это не теория, а самая что ни на есть практика и правда жизни. Поверите или нет, но это рука время от времени начинает мне подсказывать то или иное решение запутанной проблемы. Вот как сейчас, когда я решил снять завесу инкогнито и выйти прямо к вам на контакт. Отрубив себе руку, я искупил свой грех, искупил кровью. Я не виноват, что стал причиной массового помешательства, и люди решили, что это стильно — рубить себе руки.
— Успокойтесь. Я вас ни в чем не виню. Я просто хочу получше разобраться в ваших мотивах — вот и все.
— Мои мотивы? Да я и сам их не знаю. Скажу честно: я не знаю, зачем вышел к вам. Может быть, просто из жалости. Не люблю, когда человека вслепую используют. Но, скорее, это сама рука мне подсказала, как поступить. Сторожев подло с вами обошелся. Он завел вас, рассказав о Книге, сманипулировал вами ради своих тайных целей. Вы, судя по всему, законченный идеалист? Ведь так?
— А что ж здесь плохого?
— Да ничего. Просто вами на почве идеализма легко манипулировать. Вас толкнули в объятия опасной Книги, а в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо.
— Знаете, Грузинчик, а я ни о чем и не жалею. Я с самого начала подозревал, что Сторожев не совсем честен со мной. Ну и что? Скажу откровенно: я всей душой поверил в эту самую Книгу. Что же здесь плохого? Если Она действительно существует, то мы с вами имеем шанс приобщиться к чему-то грандиозному. Разве это не прекрасно? А так сиди, пиши себе никому ненужные статьи и монографии, веди скучную жизнь кабинетного ученого, книжного червя. И вдруг этому червю откуда-то сверху спускают соломинку, и он, червь, начинает по этой соломинке вверх карабкаться. Да черт с ним, со Сторожевым. Сманипулировал мною — и на здоровье. Главное, у меня появилась сейчас грандиозная цель в жизни — найти живую Книгу.
— Да, теперь я понимаю, насколько Сторожев оказался прав в своем выборе. Вам и с ума-то сходить не надо. Вы уже чокнутый. Вы что, в самом деле не понимаете, как может быть опасна для вас встреча с Книгой? Тогда полюбуйтесь, полюбуйтесь на мою руку.
И тут писатель Грузинчик вынул правую искалеченную руку из черной шелковой перевязи, которая в виде широкого плата крепилась у него на шее. Своей левой рукой писатель размотал бинт и прямо в нос профессору сунул свой отвратительный шрам.
Воронов даже дернул головой от неожиданности. Шрам был впечатляющим. Казалось, что руку пыталось сожрать какое-то кровожадное чудовище, откусить и выплюнуть, как конец гаванской сигары перед тем, как закурить. Руку словно жевали и пробовали на вкус.
— Полюбуйтесь, полюбуйтесь! И прошу заметить — все это человек сам с собой проделал. Добровольно.
— Забинтуйте, а то меня вырвет, — взмолился упавшим голосом профессор.
— Мне предстоит еще одна операция. На этот раз косметическая, — словно оправдываясь, пояснил Грузинчик.