Библиотека Дон Кихота
Шрифт:
В самом дальнем углу этого зала начиналась каменная лестница, настолько ажурная, настолько необычная и причудливая, что Воронов вспомнил о стиле платереско, который так ему нравился. Казалось, тяжелый камень больше напоминал чеканку по серебру с ее необычным восточным орнаментом. Нельзя было уследить, куда пойдет та или иная линия, во что перейдет заданная тема. Стиль платереско лишал камень его тяжеловесности, делая почти невесомой многотонную конструкцию. Во всяком случае, именно такое впечатление должно было сложиться у каждого, кто когда-то поднимался по этим ступеням.
— Какая игрушка! — первым не выдержал Грузинчик.
— Я
Дворецкий молчаливо шел впереди, указывая дорогу наверх.
— Зачем надо было испанцам изгонять мавров? — обратился к нему Грузинчик. Он решил сделать паузу и остановиться, чтобы перевести дух: давала знать о себе больная рука.
Учтивый дворецкий сделал то же самое.
— Так как насчет Реконкисты? По-вашему, она была необходима или нет?
— Так угодно было матери нашей церкви, сеньор.
— Понятно. Но красота-то, красота-то какая! — не унимался Грузинчик.
— Вы имеете в виду лестницу, сеньор?
— Да. А что же еще?
— Это мусульманский орнамент. В него вплетены некоторые суры из Корана. Как ревностный католик я не могу согласиться с тем, что в доме христианина находятся подобные письмена. Говорят, мусульмане украшали так свои жилища, преследуя в основном магические цели. Суры — вещь серьезная. И магия — вещь не менее серьезная. Но Её Светлость, как и вы, сеньоры, любит эту опасную для души христианина красоту. Любит, несмотря на свою глубокую набожность, несмотря даже на то, что многие из ее предков служили нашей матери Церкви в сане епископов, и один из них даже стал кардиналом. Впрочем, чему здесь удивляться. Вы ведь знакомы, сеньоры, с учением о душе Фомы Аквинского?
На это московские книголюбы лишь переглянулись: ничего себе дворецкий.
А провожатый их между тем, не торопясь, продолжил свои рассуждения в следующем духе:
— Какое отношение имеет душа к телу? Над этим глобальным вопросом вслед за Аристотелем всерьез задумался Фома Аквинат. Сколько телесного, какой процент может быть свойственен нашей душе? К телесному относятся все наши органы восприятия окружающего мира. И получается, что душа с помощью этих органов словно прикована к материальной, земной оболочке. Фома Аквинский по этому поводу пишет, сеньоры: «… поскольку само интеллектуальное познание, совершаемое человеческой душой, нуждается в способностях, действующих посредством некоторых телесных органов, то из этого становится очевидным, что душа для совершенства человеческого вида естественным образом объединяется с телом». Душа Её Светлости, видимо, слишком срослась с телом, раз красота её прельщает больше, чем суть. Тот же Фома Аквинский сказал как-то: «Pulchra sunt guae visa placent» — прекрасно то, что услаждает взор. И Её Светлость самозабвенно следует этому правилу. А зря, как пишет тот же Фома Аквинский, «душа не является такой формой, которая полностью погружена в материю, но среди всех прочих форм она в наибольшей мере возвышается над материей». Мы довольно часто спорим с Её Светлостью на подобные темы. Дуализм тела и души, сеньоры, — вот почва, на которой взросло не одно еретическое учение.
— Послушайте, Гога, я почти ничего не понял из этих рассуждений. Мой испанский не так хорош. Он говорил что-то о сурах? — шепотом переспросил Воронов.
— Да, говорил. Ваш испанский все-таки не так уж и плох, хитрец. Конечно, чтобы понять пространные рассуждения Фомы Аквинского и нашего провожатого — до этого вам явно далеко, но суть разговора вы уловили. Хитрец вы, однако.
— И все-таки Коран, Гога, Коран и лестница, по которой мы сейчас и идем.
— Что это вас так задело?
— Книга, Гога, Книга. Она вплелась даже в камень, из которого и сложен этот удивительный дом.
— Оставьте свой мистицизм, господин профессор.
— Рад бы, да не могу. Вы не представляете, какое я сейчас волнение испытываю. Как в детской игре впору повторить: «Теплее, еще теплее, горячо!»
— Сеньоры, — прервал разговор дворецкий, — Её Светлость — дама очень почтенного возраста. Может так статься, что мы скоро отпразднуем ее столетний юбилей, поэтому я прошу вас поторопиться. Врач появится вовремя. Как и все немцы, он очень пунктуален. Поэтому у нас остается немного времени. Грасьяс, сеньоры.
И они вновь возобновили свой подъем, пока не очутились под сводами прекрасной галереи. И галерея была украшена в мавританском духе, а сводчатые потолки, наверное, тоже были испещрены многочисленными цитатами из Корана. Книга словно приглашала своих будущих похитителей в святая святых, словно заманивала их в ловушку.
Наконец дворецкий остановился рядом с массивной дверью, украшенной причудливой резьбой в виде того же мусульманского орнамента. На этой двери была вырезана та же рука, сжимающая ключи, что и на воротах Альгамбры. Это совпадение не показалось случайным.
Дворецкий с усилием принялся давить на тяжелую створку, и та пошла без малейшего скрипа во внутрь, во мрак. Дверные петли оказались хорошо смазаны. На гостей пахнуло старческим потом и лекарствами. Так может благоухать только больничная палата.
— Пока не входите, сеньоры, — предупредил дворецкий, — я должен убедиться, в каком состоянии находится Её Светлость, и сможет ли она говорить с вами. Возраст, сеньоры, возраст. Если бы не особый интерес, который герцогиня проявила к собственной забытой библиотеке, то об аудиенции не могло быть и речи. Её Светлость уже 10 лет никого не принимает.
И с этими словами дворецкий нырнул в полумрак, аккуратно закрыв за собой тяжелую дверь.
— Такие затраты — и все зря, — прошипел в сердцах Гога Грузинчик. — Давайте так, господин Воронов, если аудиенция сорвется, то воспримем все как знак свыше и на этом поиски наши прекратим. Поедем да и истратим все деньги Безрученко. Потом ищи ветра в поле.
— А если он братков по следу пустит? — робко поинтересовался профессор.
— Не пустит… Мы ему какую-нибудь лобуду антикварную купим и с нарочным отошлем. Что это за Книга такая, которую никто в глаза не видел? Ну, как — по рукам?
Но тут дверь начала вновь открываться, и на пороге показался все тот же Вергилий, приглашая авантюристов погрузиться вслед за ним в кромешную тьму, провонявшую больничными запахами
— Todo esta bien, seniores. Её светлость ждет вас.
Оказавшись внутри покоев, странники словно ослепли. Дверь закрылась, и сделалось жутковато.
Откуда-то из темноты вновь раздалось странное шипение. Голос дворецкого прозвучал совсем рядом, и он попросил взять вправо.
— Её Светлость страдает таким недугом, что она не в состоянии переносить даже самого слабого света.