Библиотека Дон Кихота

Жаринов Евгений Викторович

Компания, между тем, вновь была в полном сборе. Воронов видел, как ребята решили избавиться и от обложки с яшмой. По-видимому, вынуть камень из кожи им было не по силам. Обложка также полетела куда-то в грязь, словно оказавшийся ненужным охотничий трофей.

Выходя из моря, Воронов чувствовал себя, словно Одиссей, возвращающийся с острова нимфы Калипсо: плот разбит в мелкие щепы, от друзей, былого богатства и царского статуса остались лишь одни воспоминания. Ты нищ, унижен и разбит. Полное фиаско и неизвестно, что ждет тебя впереди. И жив ли твой сын, твой милый сердцу Телемак, твой Роман, который по твоей вине полуживой валяется сейчас в кустах.

Воронов решил потянуть

время, прежде чем своими глазами взглянуть на то, что сделали вероломные турки с его Романом, и отложил неизбежную встречу с трупом.

Поэтому сначала профессор поднял из грязи дорогую кожаную обложку.

Что сделал с романом турчонок? Ясно: вырвал страницы для подтирки, причем, наверняка, взял исписанные, а не чистые. Белоснежных, чистых страниц было еще немало в конце ежедневника. Но нет, их-то как раз и оставили нетронутыми. Сработало естественное человеческое желание — от души нагадить ближнему своему. И, вообще, варвару всегда доставляет удовольствие поиздеваться над исписанными чьей-то рукой листами. В этом случае варвар инстинктивно хочет лишить слово бессмертия. По Фрейду, акт испражнения — проявление воли Тонатоса, греческого бога смерти.

Глядя на свою обложку, Воронов невольно вспомнил, как в студенческие годы во время летней педагогической практики работал пионервожатым. Там он стал свидетелем чего-то подобного. Однажды во время так называемого «тихого часа» под койкой одного из пионеров, сынка известного генерала, увидел Воронов огромный фолиант, старинное издание «Дон Кихота» с иллюстрациями Гюстава Доре. Вожатый наклонился и поднял с пола увесистую, как ему показалось поначалу, книгу. И сразу же почувствовал неладное: том, словно тяжело больной, резко потерял в килограммах и в реальности тянул руку как тетрадь в 90 листов, а не как солидно изданное произведение полиграфического искусства. Рука Воронова рассчитывала принять серьезный груз, а взамен получила явную обманку, сравнимую лишь с весом легкого перышка. Раскрыл. Шок! Словно задрал рубашку у больного и вместо кожного покрова сразу увидел, как полезли все кишки наружу. Половина страниц отсутствовала. Сервантесу тяжелой битой выбили все зубы, размозжили череп. Вместо связного рассказа автор лучшего романа всех времен и народов лишь плевался, плевался кровью и шипел, а из ушей потихоньку тоненькой струйкой вытекал мозг. Страницы вырвали безжалостно, что называется, с мясом. У Воронова перехватило дыхание, потемнело в глазах. Это были семидесятые. В стране разразился книжный голод. На полках магазинов не было ничего, кроме материалов партийных съездов. Вовсю процветала книжная спекуляция. И тут такое! Он сам мечтал заполучить в свою личную библиотеку «Дон Кихота». Но поди — достань!

«Убью! — коротко решил про себя пионервожатый. — Выясню, кто это сделал, и убью! Пусть судят, пусть!»

Пионер, под чьей койкой и была обнаружена изуродованная книга, продолжал нагло притворяться спящим, старательно сжимая веки, отчего те предательски подрагивали.

— Вставай, Петр! Вставай! — патетически произнес в полный голос вожатый, словно призывая умершего Лазаря покинуть свой гроб.

Пионер открыл глаза, сообразив, что дальше притворяться бессмысленно.

— Чего?

— Чья книга, гад? — еле сдерживая себя, поинтересовался наставник неопытного отрочества.

— Моя, а что?

— Твоя, гад?

— Угу, — согласился гад.

— Вставай, одевайся, и пойдем! — скомандовал Воронов.

Перепуганный насмерть генеральский сынок Петька одеваться не стал, а прямо в трусах побрел за наставником на улицу.

Сели на лавку и несколько минут хранили молчание. Воронов изо всех сил пытался обуздать свой гнев. Не убивать же, в самом деле, сорванца из-за книги, хотя и очень хотелось это сделать…

— Скажи, кто страницы вырвал?

— Не я.

— А кто?

— Все вырывали?

— Зачем?

— Ради смеха. На подтирку.

— А что же не всю книгу изорвали?

— Бумага толстая. Не удобно. Очко режет.

— Понятно.

Вновь помолчали. Неплохой парень, в сущности. Отдыхать сюда приехал, здоровье поправить. А тут к нему с какой-то книгой пристают.

— Кто книгу дал? — продолжился допрос.

— Мама. Хотела, чтоб я летом почитал.

— Ну и как?

— Что как?

— Успел почитать? До подтирки, я имею в виду?

— Успел. Скука, а не книга.

Ну, что тут поделаешь? Скука! Великое слово. Оно все объясняет. Не убивать же парня за это? Действительно «Дон Кихот» кому угодно скучным покажется.

— Иди, Петя, иди спать.

Правильно сказано: спать. Лазарь, иди вон. И пошла вонь. Спи, Петенька, спи. Видно не воскреснуть тебе из мертвых, Петр, сынок известного генерала. Видно, другая у тебя судьба, Петенька, и Сон — имя твое, Сон разума и души. И на тебе, как на фундаменте, как на камне, ибо Петр и есть камень, не возникнуть Храму, не вознестись ему вверх в виде огромной, гигантской Книги, вобравшей в себя то, что ты успел бы прочитать за всю свою бездарную, серую жизнь. И с этим ничего не поделаешь. Видно ты из тех, кто ни за что не пошел бы с Мигелем в пустыню, а так и начал бы искать выгоды, и обязательно стал бы прозелитом, чтобы каждый раз иметь возможность предаваться блаженному сну во время жаркой алжирской сиесты, когда рабы-христиане навевали бы на тебя легкий и приятный бриз своими широкими опахалами, собранными из перьев экзотических птиц.

— А книгу, тобой и твоими приятелями, Петенька, изуродованную, я у себя оставлю.

— Ладно. Только матери не говорите. Я приеду и ее за полку спрячу.

— Договорились.

Что прикажете делать с изуродованной таким образом книгой? Читать ее уже нельзя. Это кощунство. Держать в библиотеке — позор. Выбросить на помойку? Но тогда чем ты будешь отличаться от юного варвара? Выкинуть изуродованную книгу на помойку — это все равно, что выкинуть надкусанный хлеб, тело Господне. Грех это и грех большой.

Нет. Назад варвару Петьке он ее никогда не вернет. Нарушит данное ребенку обещание. Пусть попробует пожаловаться матери или отцу. Он тогда все расскажет. Генерал, говорят, человек строгий — Петькин зад пострадать может. Не то чтоб за изуродованную книгу мстили бы, но за вещь, и причем дорогую. А в этом генерал толк знал. Здесь порука взаимного молчания обеспечена.

Но что же делать с истекающим кровью томом? И тут Воронов вспомнил, как каббалисты поступали с отслужившей свой век Торой. Они ее хоронили, как хоронят людей, будучи абсолютно уверенными, что в противном случае эта священная Книга, пережившая сотни человеческих жизней, из блага может превратиться во зло, перейдя сослепу, старость, что поделаешь, со светлой стороны на темную.

Глядя тогда, в далекие уже семидесятые, на изуродованный том «Дон Кихота», Воронов вдруг отчетливо ощутил угрозу, исходящую от этого поруганного тома и решил похоронить его как можно скорее.

Он достал штыковую лопату и прямо во время «тихого часа» пошел в соседний лес. Стоял июль. Лето выдалось на редкость жаркое. Температура около градусов тридцати. Какая работа в такой зной?! Ложись и спи. Сиеста все-таки. Но дело представлялось безотлагательным. Книга сама требовала, чтобы ее предали земле. Во всяком случае, Воронову представлялось все именно в таком свете.