Библиотека Дон Кихота

Жаринов Евгений Викторович

— Отворите! Слышите? Отворите, сволочи! Я все равно, все равно прорвусь к вам!

Испания. Наши дни. Гранада

— Воронов! Вы там? Отворите, Воронов! Это я, Гога! Гога Грузинчик!

— Спасите меня, Гога! Спасите!

— Как? Дверь заперта. Вы сами ее заперли. Я не могу войти к вам!

— Я ничего не запирал, Гога! Это Книга! Это она все подстроила! Гога! Я не выдержу следующего Вздоха! Зовите людей! Зовите кого-нибудь на помощь! Но откройте, слышите, откройте эту чертову дверь! Одному мне из западни не выбраться!

— Где вы находитесь? Почему вас так плохо слышно?

— Я среди ящиков. Сижу на полу.

Не могу встать. Ноги не слушаются! Гога, дорогой! Поторопитесь, прошу вас! Все может кончиться с минуты на минуту!

И Гога вновь принялся барабанить в дверь. Но продолжалось это не слишком долго: острая боль, подобно сильному электрическому разряду, пронзила не только увечную конечность, но и всю правую часть тела. Отчего Гога свалился на пол и забился в конвульсиях.

— Воронов! Я не могу, не могу, миленький! Меня самого шибануло!

И в следующий момент Гога застонал не хуже самого профессора: отрубленная некогда рука словно вновь захотела обрести свободу, пытаясь разорвать наложенные умелым хирургом швы.

Испания, конец XVI века

Вента де Квесада. Рассвет.

Когда хозяин венты приоткрыл слегка тяжелую створку ворот, то Мигель со всей силой налег на них плечом. Хозяин, разглядев простого бродягу, да еще в платье алжирского раба, решил оказать нахалу посильное сопротивление, пытаясь закрыть ворота во что бы то ни стало.

Мигель необычайно ослаб и постепенно начал сдаваться. Голод и усталость брали свое. Но желание увидеть человека, чьи страдания и неудачи во много раз превосходили его собственный, было настолько велико, что Дух взял верх над Материей, и Сервантесу удалось все-таки прорваться внутрь венты де Квесада.

Хозяин набросился на него с кулаками, но воин всегда остается воином. Мигель ловко увернулся от пары ударов, а затем нанес свой — прямо в солнечное сплетение, и толстяк буквально задохнулся, выпучив глаза.

Теперь Мигелю никто не препятствовал и у него появилась наконец-то благоприятная возможность получше осмотреться на враждебной территории.

Испания, наши дни

Книгохранилище библиотеки Гранадского университета.

— Сеньоры! — раздался откуда-то сверху знакомый голос. — Ее Светлость, словно предвидя, с какими трудностями придется вам столкнуться, послала меня сюда в качестве хранителя ключей. Как вы чувствуете себя?

Грузинчик, превозмогая из последних сил боль в правой руке, взглянул наверх. И прямо перед собой увидел дворецкого со связкой тяжелых старинных ключей, которыми впору было открыть даже врата рая. Эти ключи и сама рука дворецкого очень здорово напоминали композицию, что была высечена из камня на вратах, ведущих в Альгамбру.

— Какое счастье, что вы здесь появились. Откройте как можно скорее эту дверь. Там мой друг. Профессор из Москвы. Ему нужна помощь.

— Профессор? Отлично помню. Он оказался заперт в книгохранилище? Странно. Но сейчас мы постараемся вызволить его из плена. Хе-хе-хе.

И дворецкий безошибочно выбрав из связки нужный ключ, вставил его в замочную скважину. После короткого сопротивления дверь все-таки поддалась и открылась.

— Позвольте я помогу вам встать, сеньор, — любезно протянул Грузинчику свою правую руку дворецкий.

И как только он коснулся этой рукой писателя, нестерпимая боль тут же пошла на убыль.

Вскоре Гога вновь оказался на ногах, готовый переступить порог странного книгохранилища.

Попервоначалу Грузинчику даже показалось, что ящики с книгами за время его отсутствия кто-то сдвинул с прежнего места. Иначе как можно было объяснить тот факт, что Воронов смог оказаться где-то внутри этого странного лабиринта? Грузинчик принялся ходить рядом с ящиками и окликать профессора. И тот отвечал ему, но откуда-то из самой глубины всей конструкции.

Оказавшись в зале, дворецкий тоже начал вести себя как-то странно. Он не кинулся вместе с писателем разыскивать профессора, а подошел к окну, картинно сложил руки на груди и спокойно принялся следить за тем, что будет делать Грузинчик.

«Что ж. Его право», — решил Гога, продолжая искать хоть какую-нибудь лазейку, хоть какой-нибудь проход или щель между плотно стоящими ящиками. А голос профессора, между тем, то отдалялся, то вновь приближался.

Наконец Грузинчику начало и на самом деле казаться, будто ящики хотя и еле заметно, но все-таки меняют свое прежнее местонахождение. Для проверки Грузинчик решил вернуться к исходной точке, туда, где он и оставил дворецкого. Для этого надо было лишь повторить весь несложный путь, но только в обратном направлении. Казалось, что может быть проще? Но не тут-то было. Гога пошел назад уверенным шагом, чтобы очень скоро убедиться, что он заблудился и уже находится не снаружи, где и остался дворецкий, а внутри самой конструкции. Гога заблудился. Заблудился как в какой-нибудь сибирской тайге, где если не знаешь, как правильно ориентироваться, то тебе ни за что не выйти назад к людям. Но почему лес? Почему именно такие ассоциации возникли в голове Грузинчика? Правильно! Книги — это целлюлоза. Вот тебе и объяснение.

В этом глухом лабиринте оставалось лишь перекрикиваться с Вороновым, который хотя и слабо, но все-таки откликался на призывы Грузинчика. Гога пришел на помощь, а подучилось, что сам в ней теперь нуждался.

Так они и аукались, уходя все глубже и глубже в этот странный враждебный лес-лабиринт. И ящики действительно, словно с помощью компьютерной графики, стали все больше и больше напоминать многовековые деревья с могучими стволами, обширной корневой системой, которая вылезала из-под земли, словно норовя все время подставить ножку тем, кто по неосторожности забрел сюда. А над головой раскинулись кроны деревьев. Свет с большим трудом начал проникать в это царство полумрака, лесной сырости и запаха мха и почему-то сухих опилок.

Грузинчику после долгого блуждания по этой тайге показалось даже, что лес этот вырос лишь потому, что книгам, относительно молодым, а не пергаментным фолиантам, вдруг захотелось вместе с этими самыми ящиками вновь вернуться в свое первобытное состояние дикой лесной чащи.

Было время, когда Книга нуждалась лишь в телячьей или свиной коже, то есть в пергаменте. Были и еще более давние времена, и Книга в основном писалась на камнях в форме скрижалей, на траве, папирус и свитки, на глиняных брикетах, отдаленно напоминающих современный кирпич.