Бирит-нарим
Шрифт:
Подушки и покрывала сложены были в стороне, но Лабарту не тронул их. Лег на циновку, закрыл глаза. Дом внизу наполнялся звуками, и город вокруг оживал, все громче становился, скоро зашумит, как растревоженный улей.
Аккаде я любил, но война сожгла его...Этим городом... владею... но он живет, не умирает, становится все сильнее. Но я хотел бы...
Первый солнечный луч, коснулся лица, затрепетал на веках, скользнул по губам. И мысль растаяла в золотой, сияющей глубине, сон пришел, и сновидений не
Глава третья
Чужаки
1.
Лабарту стоял, прислонившись к стене и ждал.
В моем городе чужой экимму, и он не пришел говорить со мной.
Такое случалось редко, и обычно сам город был виновен в этом: его праздники, бунты, и огромные улицы, полные людей и жаркого солнца.
Но сейчас было иначе.
Я должен найти его сам.
Воспоминания были совсем близко, грозились ворваться в сердце, затопить его яростью и голосами из давних лет.
Лабарту прижал ладонь к стене, зажмурился. Ощущал каждую неровность кирпича, которого касались пальцы, вбирал тепло, тянущееся из глубины дома, уходящее в землю...
Когда память покорилась и отступила, он открыл глаза.
Чужак, которого поджидал Лабарту, был не слишком силен. "Не больше тысячи лет, -- так сказал экимму, прибежавший к хозяину города с рассказом.
– - Никогда таких прежде не видел, линия крови его мне не знакома... И он молча прошел, ни слова не сказал ни мне, ни Табни-Иштар, хотя мы стояли у него на пути".
Солнце опускалось к закату, и желтый кирпич стен розовел, темнел. Удлиннялись тени, вечерней воздух все жарче казался и гуще, звуки тонули в нем, -- шаги, голоса, скрип колес и дальний зов гонга.
Улица вела ко дворцу и храмам, и тесно было здесь в закатный час. Усталые погонщики шагали рядом с повозками -- везли припасы в царские кладовые. Стража совершала вечерний обход, -- толпа расступалась перед рослыми воинами. Люди спешили, одни возвращались домой, другие шли в храмы, никто не стоял на месте. И в этом многоголосье, в токе крови, жизни и теплой усталости, легко было потеряться, позабыть обо всем. Но Лабарту слушал, внимательно, долго, и ощутил чужую силу.
И правда не так много лет ему... не соперник мне.
Вдалеке вилась сила пришлого экимму, незнакомая, причудливая, словно дым от воскурений туманным утром. Чужак еще был далеко, стены, повороты улиц и множество людей отделяли его от Лабарту, -- но шел сюда.
Оставалось лишь не терять из виду его силу -- изменчивую, словно неясный свет -- и ждать. Лабарту едва приметно чарами касался прохожих, -- чтобы не оглядывались, не удивлялись, отчего этот юноша стоит один, словно некуда пойти ему... Людская река текла мимо, задевала звуками, запахами и огнем жизни, а сила чужака становилась все яснее, все ближе. И вскоре он сам показался, стал виден в толпе.
Шел легко, не таил стремительности и плавности движений, несвойственной людям. Одежды на нем были простые и светлые, но на на руках браслеты и ожерелье на груди -- вечернее солнце сияло на изгибах золотой проволоки. И глаза чужака подведены были, как принято в Египте.
Египет...
Слышал, и не раз, что Египет -- страна безумцев, и что даже экимму там безумны.
Но даже безумцы... посмеют ли нарушить закон?
Поэтому ждал, - сейчас незнакомый экимму остановится, заговорит, спросит разрешение пить кровь в Баб-Илу.
Но тот, поравнявшись с Лабарту, мимолетно окинул взглядом, и, не задержавшись, пошел вперед.
Раз так...
Лабарту преградил ему путь, сказал, глядя в глаза:
– - Ты идешь по моей земле.
Чужак смотрел удивленно, и поначалу показалось, что не ответит.
Столько людей кругом... И нельзя здесь говорить о важном, и если драться придется -- тоже плохо, не должны люди видеть...
Но чужак заговорил, и голос его был таким же изумленным, как и взгляд.
– - Это твоя земля?
Лабарту кивнул.
– - Моя земля, ты гость на ней. Пойдешь ли говорить со мной?
Чужак пошел.
Они слились с толпой, направились вниз по улице, вслед за догорающим солнцем. Свернули один раз, и снова. И оказались на полупустой улице, -- людской гомон остался позади и призывный звук гонга стал глухим, далеким. Теперь Лабарту мог различить запахи и звуки своего дома и детей сердца чувствовал ясно, -- совсем близко они, впереди, уже видна та дверь.
Лабарту спросил, не замедляя шаг:
– - Надолго ли ты в Баб-Илу?
– - Ненадолго, -- тут же отозвался пришлый. Говорил по-аккадски чисто, следы других наречий были почти неприметны.
– - Завтра собираюсь в обратный путь.
Лабарту искоса глянул на незнакомца, но понять его не сумел, -- все та же легкость была у того в движениях, все то же недоумение во взгляде, -- и ничего более.
Если недолго здесь пробыл и завтра Врата Бога покинет... Быть может, далека еще его жажда, потому и не искал хозяина города...
С края улицы ступени опускались, вели вниз, к порогу дома, к распахнутой двери. Оттуда тянуло дымом и ароматом варящейся похлебки. Голоса слуг доносились: старший над рабами выговаривал, сурово, а в ответ ему лепетала юная девочка, недавно взятая в дом. Они были, и потому Лабарту понизил голос, отвечая чужаку.
– - Если так, то разрешаю тебе этой ночью пить кровь в Баб-Илу.
Тот не ответил, и уже не изумление было во взгляде, -- непонимание. Стал похож на зверя, застигнутого врасплох у водопоя, или на человека в один миг вырвавшегося из пелены сновидений.