Бирит-нарим
Шрифт:
В Лагаш, в мой Лагаш он явился и пил кровь, не спросив дозволения. И я пришел говорить с ним...
Нашел чужака на берегу канала, близ дороги. Закатный свет кровью растекался по одежде и лицам, в зарослях тростника у воды вскрикивали птицы, а воздух казался прозрачным и звонким. Уверен был тогда, что придется сразиться, силой отстоять город и землю, отомстить за обиду.
И теперь, как тогда, он здесь...
Эррензи, из-за которого люди уничтожили пьющих кровь в земле меж двух рек.
Его имя должны вспоминать лишь с проклятиями, и он посмел вернуться сюда?!
– - Я запрещаю тебе пить кровь в Баб-Илу!
Слова вырвались сами, и оставили после себя горький привкус, -- словно чистый воздух превратился в дым, тяжелый, саднящий. Дым степных костров и очагов в тесных землянках, дым догорающего погребального костра далеко на севере.
Посмел придти сюда...
В первый миг Эррензи не ответил, не шелохнулся.
Лабарту не сводил глаз с давнего врага, ждал. Только сейчас заметил -- нет рабов во дворе, видно, Ишби отослал их, чтобы не услышили люди разговора экимму. А сам Ишби остался возле ворот, и чувства его, спокойные и ровные всего пару мгновений назад, теперь окрасились страхом. Лабарту хотел обернуться к нему, хотел подбодрить хотя бы мыслью, но знал -- нельзя сейчас. Сам себе казался натянутой тетивой, и стрелой, готовой с нее сорваться.
Тогда Эррензи был равен мне силой... теперь же...
Теперь он могуществом троекратно превосходил Лабарту, и безумием было бросать такому вызов. Эррензи молчал, не отводил взгляда. Глаза его, казалось, темнели, а сила надвигалась, грозила смять.
Я мог бы быть таким же сильным... Лабарту сжал зубы, сделал глубокий вдох. Какую беду он принес на этот раз? Ишби и Зу здесь, никто не защитит их, кроме меня. Пока этот город мой -- Эррензи жить здесь не будет.
Эррензи обернулся и сказал что-то, -- отрывисто и резко, на незнакомом языке. И только тут Лабарту понял, что давний враг не в одиночестве пришел в его дом.
Со скамьи поднялся демон, совсем юный, -- лишь несколько лун прошло с тех пор, как его обратили.
Дитя сердца Эррензи... И во власти жажды...
Да, юного экимму била дрожь, тени залегли под глазами, волосы потускнели, а взгляд был устремлен в никуда. И все же ни словом не возразил своему хозяину, когда тот положил руку ему на плечо, повел к воротам.
Эррензи... всегда с обращенными приходит ко мне.
Разве не так же этот рыжеволосый ниппурец уводил прочь девушку в тот далекий день? Ту, из-за которой разгорелась ссора, ту, из-за которой они кричали друг на друга на берегу канала, не сдерживая ненависти и гнева?
Он ушел с ней из моего Лагаша... пришел в Урук и там оскорбил богов и людей. И обращенная его погибла, а после...
А после -- резня, серебряные стрелы, заклятья и холодный огонь, подступающий медленно, все ближе.
– - Постой!
– - Сам подивился, как удалось спокойно заговорить, и голос не сорвался.
– - Хорошо. Пусть дитя твоего сердца пьет кровь на улицах Баб-Илу.
Эррензи остановился у ворот, оглянулся, словно не веря. И во взгляде его, и в каждом движении Лабарту почудились сдерживаемый гнев и презрение.
– - Но только сегодня.
– - Слова давались с трудом, и все же звучали ясно.
– - Больше никогда не приходи в мой город, Эррензи из Ниппура.
Глухо стукнули створки ворот, шаги затихли вдали.
Лабарту на миг зажмурился, потом перевел дыхание и запрокинул голову. Солнце сияло над головой, не миновал еще самый жаркий час, -- тихо было кругом.
Ишби, до того стоявший возле входа, сорвался с места, подбежал.
– - Я не знал, что это Эррензи!
– - сказал он.
– - Лишь видел -- чужак, а имени...
Лабарту взял его за плечи, заглянул глаза. Страх все еще горел в Ишби, бился в его сердце.
– - Я сумею защитить вас, -- проговорил Лабарту. Слова жгли горло, не давали дышать.
– - Тебя и твою сестру, сумею защитить, смогу.
Ишби опустил взгляд, кивнул и ничего не сказал в ответ.
4.
Сестра слушала невнимательно, словно пересказывал он не важные вести, а сплетни рабов и прохожих на рынке. Поэтому он замолкал то и дело, и тогда Зу поднимала взгляд, улыбалась чуть приметно и кивала, словно говоря: "Продолжай, я жду". Слушая, она не сидела праздно - выплетала из косы жемчужные нити, причудливые и длинные. Ишби не мог припомнить, видел ли он это украшение на ней прежде, а запах благовоний, пропитавший ее волосы, не похож был на воскурения, дымившиеся по вечерам на домашнем алтаре.
Так часто уходит она, и так надолго...
С самых первых дней Зу и не думала следовать за хозяином по пятам, не печалилась, когда он скрывался за воротами, и не радовалась его возвращению. Ишби не мог понять, как такое возможно, - отчего ее не тянет к хозяину неодолимая сила? Ведь Зу в самом начале новой жизни, отчего же так легко переносит разлуку с Лабарту?
Он спрашивал об этом сестру, но она только смеялась в ответ. Спрашивал хозяина - и Лабарту пытался объяснить, сбивчиво и долго, а потом сказал со вздохом: "Впервые со мной такое".
Сперва Зу просила Ишби сопровождать ее. Они бродили по улицам Баб-Илу, заходили в храмы, блуждали среди торговых рядов... Ишби рассказывал про город, горячий и прекрасный, перечислял названия улиц, показывал чужеземцев, привозящих свои товары и своих богов. Ему было радостно смотреть на город заново, видеть его таким, как видит Зу, вновь чувствовать изумление и любопытство.
Затем Зу стала уходить одна. Сперва ненадолго - на час или два. Но с каждым днем все дольше становились ее прогулки, и всегда она выбирала время, когда Лабарту не было дома.
– Значит, все верно про него говорят, - сказала Зу. Ее пальцы двигались плавно, сворачивали жемчужную нить, прятали в шкатулку.
– Вот пришел его враг, и Лабарту отпустил его? И этот Эррензи, ты говоришь, не только ему враг, но и всем экимму? Как можно было отпустить его?
Ишби опустил взгляд.
Он плохо запомнил разговор, помнил лишь обжигающие чувства хозяина и силу Эррензи - похожую на силу Лабарту, но куда мощнее. Эта сила возвышалась стеной, отсекала воздух.
– Ты же знаешь, Лабарту не так силен, как мог бы быть, - тихо проговорил Ишби.
– Если бы он не смог победить...