Бироновщина. Два регентства
Шрифт:
— Нтъ, ваша свтлость, — заговорилъ тутъ, оправясь, самъ Самсоновъ: — господинъ мой тутъ не при чемъ. Учинилъ я это безъ спроса…
— За что и будешь примрно наказанъ, дабы впредь чинить тому подобное никому повадно не было! — подхватилъ съ негодованіемъ старшій Шуваловъ, очень довольный, казалось, что можетъ такимъ образомъ отвести ударъ отъ себя и брата.
— …Никому повадно не было, — повторилъ послднія слова его Биронъ и обернулся къ стоящему тутъ же старцу–капуцину съ отвислыми щеками и съ бездушно–суровымъ взоромъ подъ нависшими бровями:
— Ваше превосходительство, Андрей Иванычъ! извольте взять сего человка…
— И допросить? — добавилъ капуцинъ, который, въ дйствительности, былъ не кто иной, какъ начальникъ канцеляріи тайныхъ розыскныхъ длъ, генералъ Ушаковъ, безжалостность котораго при «пристрастныхъ допросахъ» была общеизвстна.
— И допросить, какъ законы повелваютъ, — подтвердилъ герцогъ.
— Будетъ исполнено, ваша свтлость.
«Прощай, блый свтъ!» подумалъ про себя Самсоновъ, бросая прощальный взглядъ на Лилли.
Та, умоляюще сложивъ руки, тихонько аппелировала только что къ своей принцесс. Но Анна Леопольдовна, пугливо поглядывая на императрицу, отрицательно покачала головой: лицо государыни, съ стекловиднымъ взоромъ, съ плотно–сжатыми губами, какъ бы окаменло. Давно изучивъ малйшія движенія въ чертахъ своей августйшей тетки, принцесса сознавала, должно–быть, свое собственное безсиліе склонить ее къ отмн распоряженія герцога.
Но нашлось другое, боле сильное духомъ существо — цесаревна Елисавета Петровна. Неожиданно для всхъ она обратилась къ императриц убжденно и убдительно:
— Ваше величество! Сегодня — послдній день празднованія замужества принцессы Анны, наслдницы россійскаго престола. Не дайте же омрачить этотъ свтлый день наказаніемъ человка, вся вина коего состоитъ лишь въ томъ, что ему, какъ доброму врноподданному, хотлось тоже насмотрться на этотъ праздникъ изъ праздниковъ. Отдайте ему его вину!
Слабовольная, но мягкосердая Анна Леопольдовна, слыша изъ чужихъ устъ то самое, что сама она не имла духу сказать въ защиту этого несчастнаго, обреченнаго уже не всть къ какимъ пыткамъ въ подвалахъ тайной канцеляріи, присоединила теперь и свою просьбу къ просьб цесаревны; — Простите его, государыня, ради меня простите!
— И ради меня тоже, — ршился подать голосъ и новобрачный. Анна Іоанновна переводила взоръ свой съ цесаревны на принцессу, съ принцессы на принца, — и пасмурное чело ея начало проясняться.
— Совсмъ простить, словно безвиннаго, — не много ль будетъ? — промолвилась она густымъ своимъ голосомъ и вопросительно глянула на герцога.
— Чего ждать потомъ отъ самихъ господъ, если прощать такія вольности ихъ рабамъ? — замтилъ по–нмецки герцогъ.
— Правильно. Онъ будетъ наказанъ, но — не нами. У него есть свой господинъ; тотъ пускай съ нимъ и расправляется по–своему. А что же, графъ, ужинъ? — обратилась государыня къ оберъ–гофмаршалу Лёвенвольде.
— Ужинъ готовъ, ваше величество, — отвчалъ тотъ съ поклономъ.
— Такъ прошу дорогихъ гостей откушать, чмъ Богъ послалъ.
Чиннымъ порядкомъ вс двинулись слдомъ за царственной хозяйкой. Только въ дверяхъ столовой произошло небольшое замшательство; послышалась хлесткая оплеуха и звонъ разбитой посуды.
— Это что же такое? — спрашивали другъ друга озадаченные гости.
Разсыпанные на самомъ порог пирожки и черепки служили имъ нкоторымъ уже отвтомъ; а затмъ выяснилось, что подъ тяжелую руку Бирона подвернулся по пути его слдованія лакей съ пирожками къ бульону; ну, его свтлости надо же было хоть на немъ сорвать свое сердце!
До Самсонова никому уже не было дла. Онъ вышелъ изъ танцовальнаго зала въ противоположныя двери къ парадному крыльцу, гд его никто уже не останавливалъ. Въ горл y него и безъ ужина стояли еще страсбургскій пирогъ и… герцогъ курляндскій. Съ какимъ наслажденіемъ втянулъ онъ теперь въ себя полною грудью прохладный ночной воздухъ!
Господина своего онъ засталъ уже въ постели, но не спящимъ.
— Такъ мн тебя, стало–быть, по заслугамъ наказать? — усмхнулся Петръ Ивановичъ, выслушавъ его докладъ. — Вотъ твое наказаніе.
Онъ указалъ на столбецъ червонцевъ на ночномъ столик.
— Чего смотришь! Бери, бери! — это теб оставилъ Михайло Илларіонычъ. Теперь ты и самъ можешь расплатиться за уроки съ своимъ прецепторомъ Тредіаковскимъ.
VII. Безъ сдла
Цлую недлю при Двор шли еще толки и пересуды о неслыханной продерзости шуваловскаго камердинера, — продерзости, за которую должны были, вмсто него, жестоко поплатиться главный швейцаръ Лтняго дворца и нсколько служителей: по «нещадномъ» наказаніи «кошками» на герцогской конюшн, вс они безслдно и навсегда исчезли съ дворцоваго горизонта.
На слдующей недл эту устарвшую уже тему вытснила новая, животрепещущая — замтное охлажденіе императрицы къ новобрачной чет. Догадокъ и сплетенъ по этому поводу, какъ всегда нельзя было обобраться. Наиболе же обоснованными представлялись дв:
При своемъ обрученіи Анна Леопольдовна получила въ презентъ отъ августйшей тетки драгоцнный перстень, сдланный придворнымъ ювелиромъ Граверо по личнымъ указаніямъ императрицы. Между тмъ, среди многочисленныхъ колецъ на пальцахъ принцессы не оказалось вдругъ этого самаго перстня. На вопросъ государыни: что это значитъ? — племянница, не умвшая притворяться, виновато призналась, что оправа перстня была слишкомъ старомодна, и что молодой помощникъ Граверо, Позье, передлалъ эту оправу по ея собственному вкусу. Императрица, понятно, была оскорблена и огорчена; а Биронъ не преминулъ съ своей стороны подлить еще масла въ огонь.
— Принцесса сама не знаетъ, чего хочетъ! — будто бы сказалъ онъ. — Даже подарки ея величества не по ней, и вдь только потому, что государыня не признаетъ новйшихъ французскихъ модъ и не читаетъ французскихъ романовъ.
Второю, боле серіозною причиной для неудовольствія императрицы была та настойчивость, съ которою принцесса и принцъ–супругъ ея требовали отпуска имъ изъ казны общанной имъ уже прибавки на содержаніе своего собственнаго придворнаго штата, въ сумм 80–ти тысячъ рублей въ годъ. Несмотря на протестъ Бирона, государыня въ конц концовъ подтвердила свое общаніе. Зато молодому принцу пришлось испытать на себ всю грубость, на какую былъ способенъ зазнавшійся временщикъ и которую тотъ не осмливался вымстить непосредственно на принцесс, наслдниц престола. Когда Антонъ–Ульрихъ явился въ пріемный часъ всесильнаго герцога принести ему отъ имени своего и принцессы «душевную признательность за милостивйше назначенную субсидію», Биронъ не постснялся въ присутствіи постороннихъ отчитать его: