Бироновщина. Два регентства
Шрифт:
Но вотъ манежные конюхи установили на арен нсколько искусственныхъ загражденій изъ древесныхъ втвей вышиною въ два аршина, и лихіе наздники съ пиками наперевсъ и съ зычнымъ гикомъ принялись одинъ за другимъ брать эти загражденія. Тутъ пробудились наздническіе инстинкты и въ самой государын: она ударила ладонь о ладонь, и въ тотъ же мигъ, какъ по команд, все кругомъ также захлопало.
Пока убирались барьеры, казаки дали своимъ взмыленнымъ конямъ перевести духъ передъ дальнйшимъ ристаньемъ. Вдругъ передній казакъ пронзительно свистнулъ, — и скакунъ его взялъ съ мста въ карьеръ, а за нимъ и другіе. Началась
— И все? — отнеслась императрица по–нмецки къ герцогу.
— Есть еще одинъ жеребенокъ, — отвчалъ тотъ. — Войско донское желало бы имть счастье принести его въ даръ вашему величеству…
— Значитъ, онъ общаетъ сдлаться украшеніемъ нашихъ конюшенъ?
— Первымъ алмазомъ, государыня.
— Посмотримъ этотъ алмазъ.
По знаку Бирона, старикъ–казакъ вывелъ подъ уздцы жеребенка–двултка караковой масти. Опираясь на руку герцогини Биронъ, Анна Іоанновна спустилась внизъ на арену. За государыней поднялись съ мстъ и другіе, въ томъ числ также Анна Леопольдовна съ Юліаной и Лилли.
Да, то не былъ обыкновенный жеребенокъ, а прелестнйшая, одушевленная картинка! Подъ лоснящеюся, какъ атласъ, темно–гндою шерстью играла, казалось, каждая жилка. Ни секунды не зная покоя, лошадка переминалась все время на всхъ четырехъ ножкахъ, точно выточенныхъ геніальнымъ токаремъ, и каждымъ такимъ движеніемъ выказывала гармоничный на диво складъ всего тла. Но изящне всего была все–таки головка, на которую была накинута легкая, какъ бы игрушечная уздечка изъ красныхъ ремешковъ, богато выложенныхъ серебромъ. Задорно вскидывая эту чудную головку, жеребенокъ прялъ ушами и поводилъ кругомъ своими большими, умными глазами, словно говоря:
— Любуйтесь, господа, любуйтесь! Такой красоты никто изъ васъ вдь еще не видывалъ, да никогда боле и не увидитъ.
— Хорошъ, милый, безмрно хорошъ! — похвалила его государыня. — Уздечка хороша, а самъ того еще краше.
— Уздечка наборная, лошадка задорная, — отозвался съ самодовольствомъ польщенный старикъ–казакъ. — Ни удилъ, ни сдла она еще не вдаетъ.
— Такъ на нее разв еще не садились?
— Пытались наши молодцы, матушка–государыня, пытались, да не дается: всякаго досел сбрасывала.
— Что бы теб, Лилли, попытаться? — насмшливо замтила по–нмецки Юліана.
Слова эти достигли до слуха Анны Іоанновны и напомнили ей первый разговоръ съ Лилли.
— А и вправду не хочешь ли покататься? — сказала она шутя. — Теб вдь и сдла не нужно.
— Подсадите–ка барышню! — указалъ Биронъ стоявшимъ тутъ же рейткнехтамъ на Лилли, выхватывая изъ рукъ одного изъ нихъ плетку. — Ну, что же?
Ослушаться герцога значило подпасть подъ его гнвъ и немилость. Не пришла Лилли еще въ себя, какъ была поднята дюжими руками на воздухъ, и усажена на спину жеребенка; а Биронъ со всего маху хлестнулъ его плеткой. Лошадка отчаяннымъ прыжкомъ рванулась впередъ такъ внезапно, что старикъ–казакъ выпустилъ изъ рукъ поводья.
Жестокая шутка злопамятнаго курляндца грозила окончиться катастрофой. Вс присутствующіе съ замираніемъ сердца слдили за бшеной скачкой; самъ Биронъ уже не улыбался, а кусалъ губы. а съ Анной Леопольдовной сдлалосъ дурно. У нсколькихъ придворныхъ дамъ нашлись тотчасъ, конечно склянки съ нашатырнымъ спиртомъ, а нсколько придворныхъ кавалеровъ бросилось вонъ со всхъ ногъ за стаканомъ воды. Оказать какую–нибудь помощь погибающей наздниц никто изъ нихъ и не думалъ.
Но помощь все–таки подоспла: изъ группы столпившагося y входа служительскаго персонала отдлился молоденькій лакей и подбжалъ какъ разъ во–время, чтобы подхватить падающую наздницу. Только стоя уже твердо на ногахъ. Лилли взглянула на своего избавителя.
— Это ты, голубчикъ, Гриша? Безъ тебя бы мн конецъ…
— Долгъ платежомъ красенъ, Лизавета Романовна. Проводить васъ до вашего мста, или вы дойдете уже одн?
— Дойду, дойду…
Пока онъ неотступно глядлъ ей вслдъ, какъ она перебиралась черезъ манежъ къ амфитеатру, неукротимый Буцефалъ, обжавъ кругомъ манежа, мчался опять мимо. Къ немалому, должно–быть, удивленію лошадки, на спин y нея очутился тутъ опять кто–то. Но этотъ наздникъ сидлъ уже не по–дамски, а по–мужски и крпко сжималъ бока ея шенкелями, какъ въ тискахъ. Она взвилась на дыбы, забрыкалась передними и задними ногами.
Вдругъ ее ошеломилъ ударъ кулакомъ по лбу, и въ глазахъ y нея потемнло: они были накрыты шейнымъ платкомъ наздника. Такой небывалый еще способъ укрощенія такъ поразилъ лошадку, что она мигомъ присмирла и, дрожа всми фибрами тла, остановилась, какъ вкопанная. Всадникъ, попрежнему держа ее въ шенкеляхъ, потрепалъ ее ласково по ше, по крупу. Когда она нсколько поостыла, онъ снялъ платокъ съ ея глазъ и тронулъ поводья. Послушная, какъ овца, она затрусила впередъ мелкой рысцой. Дохавъ такъ до амфитеатра, Самсоновъ съ сдла склонился передъ государыней, а затмъ соскочилъ наземь и передалъ поводья старику–казаку.
Первый къ Самсонову подошелъ Петръ Ивановичъ Шуваловъ, чтобы выразить ему свое удовольствіе. За нимъ подошли и другіе, въ томъ числ самъ герцогъ.
— Это вашъ человкъ, г–нъ Шуваловъ? — спросилъ онъ. (Грамматическія неправильности въ его русской рчи, какъ и прежде, не считаемъ нужнымъ повторять въ нашемъ разсказ.)
На утвердительный отвтъ Биронъ справился дале, не тотъ ли самый это негодивецъ, что самовольно явился на придворный маскарадъ въ костюм рыцаря.
— Тотъ самый, ваша свтлость; но молодо–зелено…
Герцогъ погрозилъ Самсонову пальцемъ.
— Еі di verflucнеer Kerl! Вотъ что, г–нъ Шуваловъ. Онъ мн нуженъ для манежа. Отдайте мн его.
— Простите, герцогъ, но онъ и мн самому нуженъ.
— Какъ камердинеръ? Такъ я пришлю вамъ другого.
— Еще разъ прошу не взыскать: я къ нему такъ привыкъ, что ни на кого его не промняю.
— Schockschwerenot! Да вдь y васъ онъ весь вкъ свой не пойдетъ дальше камердинера, а y меня онъ сдлаетъ карьеру, дослужится до берейтора…