Бироновщина. Два регентства
Шрифт:
— Чего же ты, Петя, притворялся инвалидомъ? — продолжалъ Александръ Шуваловъ. — А Юліана Менгденъ мн проходу не даетъ: «Каинъ! гд братъ твой Авель?» — «Дома, говорю, — прикованъ, какъ Прометей, къ скал–дивану». — «Неправда, говоритъ, — я сама съ нимъ говорила. Отыщите мн его». А ты, глядь, и вправду тутъ. Ступай–ка, ступай, пока не совсмъ еще впалъ въ немилость.
Разуврять теперь въ своей личности не приходилось. Промычавъ что–то себ подъ носъ вмсто отвта, Самсоновъ бросилъ на столъ салфетку и, слегка прихрамывая, точно нога y него еще не совсмъ въ порядк,
VI. Маски снимаются
Въ танцовальномъ зал только–что кончилась опять пауза, и съ хоръ полились заунывно–тягучіе звуки «русской», безъ которой въ т времена не обходился ни одинъ балъ. Простонародный танецъ давно уже, однако, не находилъ въ высшемъ обществ прежняго сочувствія; пары собирались вяло; никому какъ–будто не хотлось начинать.
Тутъ въ дверяхъ появились рука объ руку молодой бояринъ съ молодой боярыней и показали примръ другимъ. Что боярыня эта — цесаревна Елисавета, знали, надо думать, вс присутствующіе; что кавалеръ ея — Разумовскій, догадывались, вроятно, очень многіе. Общее вниманіе тотчасъ сосредоточилось на этой пар, и вс на нее за любовались, даже т, что собрались было уже танцовать. Да и какъ, право, было не залюбоваться!
Съ какою воздушною легкостью и граціей боярыня плыла мимо своего боярина, помахивая шелковымъ платочкомъ передъ его закрытымъ маскою лицомъ! Какъ бойко онъ, въ свою очередь, выбивалъ дробь ногами, какъ залихватски забрасывалъ пятки!
Никто изъ зрителей, однако, не ршался первымъ захлопать, пока стоявшая въ дверяхъ императрица не подастъ знака. У нея одной, какъ уже сказано, лицо не было прикрыто маской. На устахъ ея заиграла также устало–грустная улыбка. И вотъ она подняла сложенныя на таль руки и ударила въ ладоши. Въ тотъ же мигъ весь залъ кругомъ зазвучалъ оглушительными рукоплесканіями.
Въ цлой имперіи не нашлось бы, пожалуй, ни души, кром одного единственнаго человка, кто ршился бы теперь открыто заявить свое несогласіе съ выраженнымъ государыней одобреніемъ. Этотъ единственный человкъ, Марсъ–Биронъ, поманилъ къ себ перстомъ Меркурія–Лёвенвольде и отдалъ ему какое–то приказаніе. Оберъ–гофмаршалъ покорно наклонилъ голову и, выступивъ впередъ, громогласно крикнулъ капельмейстеру на хорахъ:
— Grossvater!
Всмъ было ясно, что слишкомъ благопріятное впечатлніе отъ русской пляски ненавистникъ русскаго народа, герцогъ курляндскій, счелъ нужнымъ ослабить нмецкимъ свадебнымъ танцемъ, которымъ тогда и въ нашихъ придворныхъ сферахъ, какъ y бароновъ въ остзейскомъ кра, заканчивались, обыкновенно, свадебные балы. Въ «гросфатер» обязательно принимали участіе какъ вся молодежь, такъ и маститые сановники съ ихъ пожилыми супругами; поэтому вдоль всего огромнаго зала мигомъ образовалась змевидная лента «ддушекъ» и «бабушекъ» всхъ возрастовъ и званій, начиная съ самого Бирона и кончая Лилли. И вся вереница, въ тактъ медленному темпу музыки, заковыляла старческой походкой, хоромъ подпвая нелпйшую псню:
— «Als der Grossvater die Grossmutter nahm,
Da war der Grossvater ein Brautigam,
La–ri, la–ri, la ra!
(«Когда
Вдругъ ковыляющій темпъ разомъ переходитъ въ бшеный плясовой. Каждый кавалеръ хватаетъ свою даму за об кисти рукъ и длаетъ съ нею бочкомъ козлиный скачекъ назадъ и затмъ впередъ, чтобы перемниться мстомъ съ сосдней парой, во все горло припвая:
— «La–ri, la–ri, la–ralla–la!
La–ri, la–ri, la–ra!»
Лилли не разъ уже танцовала въ Лифляндіи этотъ патріархальный свадебный танецъ, — танцовала съ дтскимъ увлеченіемъ. Теперь онъ показался ей до–нельзя пошлымъ, и она готова была убжать вонъ. Но кавалеръ не выпускалъ ея рукъ, и ей поневол приходилось также подпрыгивать и подтягивать:
— «La–ri, la–ri, la–ralla–la!»
La–ri, la–ri, la–ra!».
«Гд–то теперь Гриша? Да вонъ онъ, бдняга, въ своихъ рыцарскихъ доспхахъ стоитъ y выступа стны, опершись на свой мечъ, не шевельнется, словно окаменлъ на мст. Что–то сейчасъ его ожидаетъ, Боже милосердый!»
Наконецъ–то и заключительный куплетъ. Барабанъ и литавры гремятъ въ послдній разъ. Кавалеръ жметъ ей руки и откланивается.
— Милостивые государи и государыни! — возглашаетъ оберъ–гофмаршалъ. — Танцы кончены: прошу снять маски.
Вотъ и роковой мигъ. «О, Гриша!»
Дрожащими отъ волненья пальцами Лилли отвязываетъ свою маску и оглядывается. Какъ эти разгоряченныя, глянцовитыя отъ пота, истомленныя лица не подходятъ къ свжимъ и пышнымъ нарядамъ! Ужели и она сама такая же красная?
Но всхъ красне и противне упитанная бычачья рожа Бирона. И какимъ вдь жестокимъ инквизиторскимъ взглядомъ озираетъ онъ всхъ окружающихъ, видимо, отыскивая между ними того, о которомъ ему донесли его шпіоны! Но искомаго на лицо не оказывается: брови герцога сдвигаются еще мрачне.
Тутъ вынырнувшій позади его браминъ — банкиръ, приподнявшись на цыпочки, шепчетъ ему что–то на ухо. Взоръ Бирона устремляется на прикованную все тамъ же къ выступу стны, неподвижную фигуру средневковаго рыцаря.
— Господинъ рыцарь! — раздается на весь залъ повелительный голосъ съ рзкимъ нмецкимъ акцентомъ. — Прошу къ намъ.
Рыцарь отдляется отъ стны, подходитъ; но забрало его все еще опущено.
— Откройте ваше лицо!
Малодушествовать уже не приходится. Рыцарь поднимаетъ забрало, и сотни глазъ съ недоумніемъ видятъ совсмъ незнакомыя имъ, благообразныя черты юноши съ легкимъ пушкомъ надъ верхнею губой. Всхъ боле, конечно, разочарованъ самъ инквизиторъ; но за это долженъ по платиться разочаровавшій.
— Государь милостивый! Кто вы есть такой?
Въ голос временщика прорывалась такая злоба, что сердце y Самсонова въ первомъ замшательств все же захолонуло, языкъ прилипъ къ небу. За него отвчалъ бедуинъ:
— Ваша свтлость! Смю доложить, что это — слуга моего брата, Петра Ивановича Шувалова. У брата было уже заготовлено это рыцарское платье для сегодняшняго вечера; но внезапно онъ заболлъ…
— И послалъ сюда замсто себя лакея? — досказалъ взбшенный герцогъ.