Бироновщина
Шрифт:
— "La-ri, la-ri, la-ralla-la!
La-ri, la-ri, la-ra!"
Лилли не разъ уже танцовала въ Лифляндіи этотъ патріархальный свадебный танецъ, — танцовала съ дтскимъ увлеченіемъ. Теперь онъ показался ей до-нельзя пошлымъ, и она готова была убжать вонъ. Но кавалеръ не выпускалъ ея рукъ, и ей поневол приходилось также подпрыгивать и подтягивать:
— "La-ri, la-ri, la-ralla-la!"
La-ri, la-ri, la-ra!".
"Гд-то
Наконецъ-то и заключительный куплетъ. Барабанъ и литавры гремятъ въ послдній разъ. Кавалеръ жметъ ей руки и откланивается.
— Милостивые государи и государыни! — возглашаетъ оберъ-гофмаршалъ. — Танцы кончены: прошу снять маски.
Вотъ и роковой мигъ. "О, Гриша!"
Дрожащими отъ волненья пальцами Лилли отвязываетъ свою маску и оглядывается. Какъ эти разгоряченныя, глянцовитыя отъ пота, истомленныя лица не подходятъ къ свжимъ и пышнымъ нарядамъ! Ужели и она сама такая же красная?
Но всхъ красне и противне упитанная бычачья рожа Бирона. И какимъ вдь жестокимъ инквизиторскимъ взглядомъ озираетъ онъ всхъ окружающихъ, видимо, отыскивая между ними того, о которомъ ему донесли его шпіоны! Но искомаго на лицо не оказывается: брови герцога сдвигаются еще мрачне.
Тутъ вынырнувшій позади его браминъ — банкиръ, приподнявшись на цыпочки, шепчетъ ему что-то на ухо. Взоръ Бирона устремляется на прикованную все тамъ же къ выступу стны, неподвижную фигуру средневковаго рыцаря.
— Господинъ рыцарь! — раздается на весь залъ повелительный голосъ съ рзкимъ нмецкимъ акцентомъ. — Прошу къ намъ.
Рыцарь отдляется отъ стны, подходитъ; но забрало его все еще опущено.
— Откройте ваше лицо!
Малодушествовать уже не приходится. Рыцарь поднимаетъ забрало, и сотни глазъ съ недоумніемъ видятъ совсмъ незнакомыя имъ, благообразныя черты юноши съ легкимъ пушкомъ надъ верхнею губой. Всхъ боле, конечно, разочарованъ самъ инквизиторъ; но за это долженъ по платиться разочаровавшій.
— Государь милостивый! Кто вы есть такой?
Въ голос временщика прорывалась такая злоба, что сердце y Самсонова въ первомъ замшательств все же захолонуло, языкъ прилипъ къ небу. За него отвчалъ бедуинъ:
— Ваша свтлость! Смю доложить, что это — слуга моего брата, Петра Ивановича Шувалова. У брата было уже заготовлено это рыцарское платье для сегодняшняго вечера; но внезапно онъ заболлъ…
— И послалъ сюда замсто себя лакея? — досказалъ взбшенный герцогъ.
— Нтъ, ваша свтлость, — заговорилъ тутъ, оправясь, самъ Самсоновъ: — господинъ мой тутъ не при чемъ. Учинилъ я это безъ спроса…
— За что и будешь примрно наказанъ, дабы впредь чинить тому подобное никому повадно не было! — подхватилъ съ негодованіемъ старшій Шуваловъ, очень довольный, казалось, что можетъ такимъ образомъ отвести ударъ отъ себя и брата.
— …Никому повадно не было, — повторилъ послднія слова его Биронъ и обернулся къ стоящему тутъ же старцу-капуцину съ отвислыми щеками и съ бездушно-суровымъ взоромъ подъ нависшими бровями:
— Ваше
— И допросить? — добавилъ капуцинъ, который, въ дйствительности, былъ не кто иной, какъ начальникъ канцеляріи тайныхъ розыскныхъ длъ, генералъ Ушаковъ, безжалостность котораго при "пристрастныхъ допросахъ" была общеизвстна.
— И допросить, какъ законы повелваютъ, — подтвердилъ герцогъ.
— Будетъ исполнено, ваша свтлость.
"Прощай, блый свтъ!" подумалъ про себя Самсоновъ, бросая прощальный взглядъ на Лилли.
Та, умоляюще сложивъ руки, тихонько аппелировала только что къ своей принцесс. Но Анна Леопольдовна, пугливо поглядывая на императрицу, отрицательно покачала головой: лицо государыни, съ стекловиднымъ взоромъ, съ плотно-сжатыми губами, какъ бы окаменло. Давно изучивъ малйшія движенія въ чертахъ своей августйшей тетки, принцесса сознавала, должно-быть, свое собственное безсиліе склонить ее къ отмн распоряженія герцога.
Но нашлось другое, боле сильное духомъ существо — цесаревна Елисавета Петровна. Неожиданно для всхъ она обратилась къ императриц убжденно и убдительно:
— Ваше величество! Сегодня — послдній день празднованія замужества принцессы Анны, наслдницы россійскаго престола. Не дайте же омрачить этотъ свтлый день наказаніемъ человка, вся вина коего состоитъ лишь въ томъ, что ему, какъ доброму врноподданному, хотлось тоже насмотрться на этотъ праздникъ изъ праздниковъ. Отдайте ему его вину!
Слабовольная, но мягкосердая Анна Леопольдовна, слыша изъ чужихъ устъ то самое, что сама она не имла духу сказать въ защиту этого несчастнаго, обреченнаго уже не всть къ какимъ пыткамъ въ подвалахъ тайной канцеляріи, присоединила теперь и свою просьбу къ просьб цесаревны; — Простите его, государыня, ради меня простите!
— И ради меня тоже, — ршился подать голосъ и новобрачный. Анна Іоанновна переводила взоръ свой съ цесаревны на принцессу, съ принцессы на принца, — и пасмурное чело ея начало проясняться.
— Совсмъ простить, словно безвиннаго, — не много ль будетъ? — промолвилась она густымъ своимъ голосомъ и вопросительно глянула на герцога.
— Чего ждать потомъ отъ самихъ господъ, если прощать такія вольности ихъ рабамъ? — замтилъ по-нмецки герцогъ.
— Правильно. Онъ будетъ наказанъ, но — не нами. У него есть свой господинъ; тотъ пускай съ нимъ и расправляется по-своему. А что же, графъ, ужинъ? — обратилась государыня къ оберъ-гофмаршалу Лёвенвольде.
— Ужинъ готовъ, ваше величество, — отвчалъ тотъ съ поклономъ.
— Такъ прошу дорогихъ гостей откушать, чмъ Богъ послалъ.
Чиннымъ порядкомъ вс двинулись слдомъ за царственной хозяйкой. Только въ дверяхъ столовой произошло небольшое замшательство; послышалась хлесткая оплеуха и звонъ разбитой посуды.
— Это что же такое? — спрашивали другъ друга озадаченные гости.
Разсыпанные на самомъ порог пирожки и черепки служили имъ нкоторымъ уже отвтомъ; а затмъ выяснилось, что подъ тяжелую руку Бирона подвернулся по пути его слдованія лакей съ пирожками къ бульону; ну, его свтлости надо же было хоть на немъ сорвать свое сердце!