БЛАТНОЙ
Шрифт:
— Но почему это, собственно, так заинтересовало тебя?
– я пожал плечами.
– Ты же ведь сам профессиональный мокрушник, душегуб. Всю жизнь сырость разводишь… Разве не так?
— Ну, так, - опустил он пушистые ресницы.
— Сколько за тобой мокрых дел?
— Да много, - отмахнулся Девка.
— Ну, вот! Комстролил людей - ни о чем таком не задумывался, а теперь вдруг…
— Ах, да погоди, - заторопился он.
– Я о чем говорю? Если бы за мной кто-нибудь охотился так же, как Ленин за тобой, я тоже бы его устряпал. Запросто! Без лишних слов! Подпас бы где-нибудь - и кранты. Тут рассуждать не приходится. Но ведь Ленин… - он на секунду умолк, наморщился раздумчиво.
– Ленин последнее время был уже неопасен тебе. Усекаешь? Он уже кончился, спекся. Потерял весь авторитет свой, всю свою власть.
— Ну, правильно, - подхватил я, - после карцера он был неопасен. Я это понял сходу. И посуди сам - какой же мне был смысл его убивать?
— Значит, нет?
– спросил Девка и посмотрел на меня выжидающе.
— Значит, нет, - сказал я, твердо глядя в чистые его, прозрачные, немигающие глаза.
Какое-то время мы молча смотрели друг на друга. Потом он моргнул и отвернулся. Отполз было в сторону, но тотчас же воротился. И вновь услышал я сдавленный его шепоток:
— По чести, по совести - не ты?
— Не я.
— А если подумать?
— Все равно не я.
— А если хорошо подумать?
— Да нет же, черт тебя возьми!
– хрипло и яростно произнес я тогда.
– Пристал, как репей… Нет, слышишь? Нет! Не я.
— Н-ну, ладно, - сказал он с коротким вздохом.
– на нет и суда нет. Спи!
И мягко, кошачьим движением спрыгнул с нар моих на пол.
Разговор с Девкой и эти его подозрения взволновали меня и расстроили чрезвычайно. В любую минуту он мог поделиться своими соображениями с другими - и тогда… Что произойдет тогда, я не знал, не представлял себе. Но при одной только мысли об этом мне сразу же становилось не по себе.
«Хоть бы скорее нас разогнали отсюда, - думал я, - отправили б меня куда-нибудь. И подальше. И по возможности - одного. Ах, скорей бы, скорее!»
В этом я видел единственное свое спасение… И в скором времени действительно меня угнали на этап.
Наконец-то я расстался с опостылевшей Карпункой и с ребятами, которых я начал невольно сторониться. Отправили меня, надо признаться, вовремя. Перед этапом я едва не впутался в опасное дело. Проживи я на пересылке еще немного - случилось бы непоправимое… Нет, Девка тут был ни при чем; на этот раз я мог сгубить себя сам.
Усталый, издерганный, исполненный смятения, я однажды чуть было не ушел в побег.
43
Во льдах
Россия - страна парадоксов. Она - как чемодан с двойным дном… Это - страна угрюмого многовекового рабства и одновременно лихой, невиданной по масштабам вольницы.
Когда-то казачья дикая вольница потрясала державу, властвовала над ее окраинами и даже колебала трон. Порою она выплескивала за пределы отечества. И тогда черный дым пепелищ вставал над персидскими берегами и над излучинами сибирских рек.
Затем наступили иные времена. Вольница изменилась, обрела иные, черты и признаки, ушла в подполье, превратилась в нынешний преступный мир.
Она изменилась. Но кое-что все же осталось в ней, схожее с прежним… Так же, как и во времена Разина и Пугачева, она, эта вольница, простиралась во все пределы страны. Она укрывала беглых, принимала в свое лоно ожесточившихся и заблудших. И будучи загнанной в лагеря, за колючую проволоку, даже и там оставалась верной себе, жила свирепой своей жизнью, признавала только собственные законы. Как могла противодействовала властям. И упорно, как и подобает истинной вольнице, стремилась при любой возможности обрести свободу, вырваться на простор.
Стремилась даже тогда, когда это было вроде бы бессмысленно, безнадежно, - в условиях Крайнего Севера, в белых пустынях Колымы.
Побег на Колыме означает верную смерть, неминучую гибель. Спастись и укрыться там негде: населенные пункты редки, и приближаться к ним опасно. Опасно прежде всего потому, что местное население, наряду с основным своим промыслом - охотой и оленеводством, активно охотится также и за беглецами. Охота эта узаконена. Она поощряется властями. Любой туземец, обнаруживший беглого лагерника, имеет право убить его и получить соответствующее вознаграждение. Дополнительный этот промысел не сложен. Для получения премии вовсе не надо тащить в комендатуру труп беглеца, достаточно предъявить властям отрубленную правую руку или же уши убитого. В связи с этим на севере возникла и долгие годы существовала своеобразная черная биржа, где наряду с пушниной и золотом высоко котировались также и человечьи уши.
И тем не менее арестанты упорно рвались на волю; уходили и гибли в лесном бездорожье, в болотистых тундрах, во льдах.
И потому-то побег на Колыме называется среди арестантов весьма колоритно: беглец уходит не на волю, нет, - он «уходит во льды».
Все началось с того, что ко мне явились двое блатных, два парня из соседнего барака. Они явились по делу… Но сначала я хочу представить их вам.
Один из этих блатных носил забавную кличку - Сопля. Профессия у него тоже была своеобразная: он занимался грабежом, но грабежом деликатным, лишенным обычной для данной профессии грубости и хамства.
Особая эта «деликатная» разновидность встречается в основном в больших городах, в крупных культурных центрах. Суть ее такова: расположившись в пивной или же в каком-нибудь ресторане, грабитель (он работает в контакте с официантами) выискивает среди посетителей кабака подходящего клиента - хорошо одетого «сазана». Знакомится с ним, затевает беседу и потом угощает выпивкой за свой счет. По его знаку официант приносит пиво; клиент выпивает - и хмелеет, впадает в беспамятство. Дело в том, что пиво это не простое - оно смешано с девяностоградусным спиртом. Подобная «взрывчатая» смесь почти не ощутима на вкус; пиво в этом смысле компонент идеальный! Отличить нормальный напиток от такого «ерша» можно лишь по внешним признакам - по форме пивных бокалов и кружек, по цвету и качеству стекла… Этим и пользуется грабитель, «ловец сазанов». Заранее условившись с официантом, в каких бокалах будет подано чистое пиво, а в каких - смесь, он щедро накачивает ничего не подозревающего фрайера, затем помогает ему выбраться наружу. Заботливо отводит в темный переулок. И там спокойно, не торопясь, раздевает его.
Сопля занимался этим промыслом давно и успешно. Но как-то раз ошибся - перепутал посуду. И пал жертвой собственной хитрости. Отвел клиента в переулок, раздел его там, но уйти не сумел, не смог. Рухнул рядом со своей жертвой и уснул под забором. Поздней ночью их обоих подобрал милицейский патруль и доставил в отделение. И когда Сопля очнулся, он был уже за решеткой.
Лагерного партнера его звали Копыто. Это был известный кавказский домушник. Подвизался он в Рустави - крупном промышленном городе, расположенном неподалеку от Тбилиси.