Блондин на коротком поводке
Шрифт:
Правда, реакция мужчины косвенно сказала о величине этой суммы.
— Ты с ума сошла! — воскликнул он изумленно.
— Повторяешься, дорогой, — спокойно заявила Женя, — и уверяю тебя — эти бумаги стоят больше, гораздо больше! Впрочем, ты это сам знаешь. Я называю такую скромную сумму именно из практических соображений — такие деньги вам и то будет непросто обналичить и доставить в короткий срок. Но ты прекрасно понимаешь, что он — тот, кого ты боишься называть по имени, — не раздумывая заплатит за документы столько, и даже гораздо больше. Так что решай — я свои условия назвала…
— Я не могу самостоятельно принять такое решение, — мрачно проговорил мужчина.
— Конечно, я понимаю, — в женском голосе звучала откровенная насмешка. — Ты должен доложить все своему хозяину… Только не забудь сказать ему, что на все у вас только два дня. Потом я обращаюсь к нему.
— Я понял, — сухо ответил мужчина и поднялся со скамейки, — мы сообщим тебе наше решение.
— Конечно, дорогой, — отозвалась его собеседница и добавила самым невинным тоном: — Надеюсь, вы понимаете, что документы спрятаны в очень надежном месте, и не будете тратить время на всякую бесполезную ерунду вроде обыска? Или уже потратили? Это именно по поводу безуспешного обыска тебе звонили на мобильник? Ну, дорогой, ты меня просто разочаровал!
Мужчина, не ответив ни слова, развернулся и ушел по аллее быстрыми решительными шагами.
Девица в черных очках еще какое-то время посидела на скамейке, глядя вслед своему недавнему собеседнику, затем резко поднялась и своей характерной пружинистой, словно танцующей походкой направилась к выходу из сада. Мы с Шуриком едва успели спрятаться в боковую аллею, чтобы не столкнуться с ней.
Выйдя из сада, мы увидели, как она села в бежевые «Жигули» и поехала по Московскому проспекту в сторону центра.
Мы торопливо сели в свою машину и тронулись следом.
Миновав Технологический институт и переехав Фонтанку, бежевая машина углубилась в лабиринт маленьких переулков, окружающих Сенную площадь. Шурик старался держаться не слишком близко, но здесь это было почти невозможно — иначе мы потеряли бы ее из виду.
Бежевые «Жигули» свернули в тупик и остановились. Шурик проехал мимо.
Машина стояла возле тротуара с включенным мотором, внутри виднелся женский силуэт.
— Она заметила слежку, — сказал Шурик, — и теперь хочет проверить, не показалось ли ей… Она переждет там какое-то время и выедет обратно.
Мы остановились у следующего перекрестка, в таком месте, откуда могли видеть выезд из тупика.
Прошло несколько минут, но бежевая машина не появилась.
Шурик развернулся и снова проехал мимо тупика.
Машина стояла на месте, но на этот раз мотор не работал, хотя женский силуэт за рулем по-прежнему был виден.
— Что она там может делать так долго? — удивленно проговорил Шурик. — Не нравится мне это…
Он остановил машину и открыл дверцу, сказав мне:
— Я пройду мимо нее и посмотрю, в чем дело. Она меня не знает…
Я хотела возразить, но он уже решительным шагом шел к бежевому «жигулю». Пройдя мимо него, он вдруг остановился и замахал мне руками. При этом лицо у него было такое удивленное и растерянное, что я выскочила из нашей машины и припустила к нему, даже не закрыв как следует дверь, что в районе Сенной граничит с идиотизмом.
Шурик стоял возле бежевых «Жигулей» с глупой и виноватой улыбкой.
— Мы ее недооценили, — повернулся он ко мне.
Я заглянула в салон и расхохоталась.
То, что мы издали приняли за женский силуэт, было большим, чем-то плотно набитым полиэтиленовым пакетом, аккуратно установленным на водительском сиденье, прислоненным к рулю и украшенным сверху светлым париком. Для большего сходства парик был повязан шелковым шарфиком — только не тем, который был на нашей хитроумной знакомой. Тот, насколько я помнила, был темно-зеленым, а этот — оранжевым.
Оранжевый шарфик показался мне удивительно знакомым.
Я посмотрела на Шурика и спросила:
— Ты не мог бы открыть машину?
— А что? — Он огляделся по сторонам.
— Я хочу посмотреть на этот шарфик.
— Тебе тоже показалось… — Он не закончил фразу.
— Да, мне тоже показалось, — ответила я ему в тон.
Он еще раз осмотрелся, убедился, что нас никто не видит, вытащил из кармана самую обыкновенную скрепку и меньше чем в полминуты открыл замок «Жигулей».
Вот так, давным-давно знаешь человека — и тем не менее в нем нет-нет и обнаруживаются неизвестные тебе скрытые таланты и достоинства. Например, неожиданно выясняется, что он может простой канцелярской скрепкой открыть чужую машину.
Я посмотрела на Шурика с уважением, дернула дверцу на себя и взяла в руки оранжевый шарф.
Всякие сомнения отпали. Это был мой собственный шарфик, который был на мне в тот роковой вечер, когда вместе с Дашкой и Стасом я зашла в квартиру Руденко за злополучной книжкой по английской грамматике. И который я потеряла где-то в недрах гигантской квартиры Великого и Ужасного. Во всяком случае, когда я от него вышла — моего шарфика на мне не было.
— Вот в чем дело! — протянул Шурик таким тоном, будто он неожиданно нашел разгадку увлекательного ребуса.
— Ну-ка, объясни! — потребовала я. — До чего ты там додумался?
— Подожди, — Шурик отмахнулся от меня, как от назойливой мухи, — сейчас важнее понять, куда она подевалась…
Он кинулся к обшарпанной, давно не крашенной двери подъезда.
Я влетела внутрь вслед за ним.
В подъезде было полутемно, очень грязно, пахло кошками. В стороне от выщербленной лестницы, ведущей на верхние этажи, стояла большая старинная печь, с которой предприимчивые жильцы ободрали большую часть изразцов. За печью виднелась еще одна дверь.
Шурик толкнул ее, и перед нами оказалась людная и шумная Садовая.
— Ушла! — разочарованно протянул Шурик. — Перехитрила! Мы ее явно недооценили!
Он развернулся и вышел на улицу.
Мы подошли к своей машине.
Самое удивительное, что за то время, пока мы отсутствовали, ее никто не обчистил. Даже магнитолу не вытащили. В районе Сенной площади это можно расценивать не как везение, а как удивительную, просто невероятную природную аномалию.
— Ну, теперь объясняй — до чего ты додумался, — потребовала я, повернувшись к Шурику. Он включил зажигание, отъехал от тротуара и скучным голосом начал: