Бог из клетки
Шрифт:
– Ой, – испугалась Талла.
– Брось ты, этим стенам не помешает немного искренности. Кстати, мы уже на месте.
Под руку с Дэем она вошла в небольшой круглый зал, из-за высокого потолка напоминавший колодец. По стенам, чуть выше человеческого роста, тянулись росписи с историческими сюжетами. Во дворце Соланира тоже был похожий зал, когда-то его украшали фрески с богами…
Талла удивилась, как мало там оказалось людей – наверное, только самые близкие. И она? Да уж, ближе некуда. Гости уже сидели на лавках, расставленных в два длинных ряда, и выжидающе смотрели на полукруглый подиум, где возвышался человек в золотых
Талла села на скамью в одном из первых рядов, куда подвёл её Дэй. Он представил её леди Таллой, ответив полной невозмутимостью на вопросительные взгляды. Ей и подавно было безразлично, она видела всех этих людей первый и наверняка последний раз.
По какому-то невидимому ей знаку к подиуму двинулась молодая женщина с младенцем. У неё были такие же мягкие каштановые волосы, как у Дэя, и его высокий лоб. Здесь хотя бы позволяли матери нести ребёнка… В Соланире напуганного, ревущего сына всегда нёс отец. Сестра Дэя дошла до подиума, остановилась возле мужчины в сине-золотом, и тот принялся читать монотонную речь на древнем наречии. Талла слышала её уже миллион раз, а потому принялась скучающе разглядывать рисунки на стенах. Дэй нашёл её руку и мягко сжал. У кого угодно другого Талла сочла бы подобный жест хамством и наглостью, но в поведении Дэя была лишь отчаянная искренность. Будто прикосновениями к ней он жил.
Вдруг она ощутила давление чужого взгляда. Застыла, но смотрящий не переставал буравить ей затылок. Настойчиво, неприятно. Талла осторожно обернулась, поискала глазами того, кто пялился на неё. На самом-то деле это мог быть кто угодно, ведь она чужачка, непонятного происхождения девица, вцепившаяся в их богатенького родственника… И всё же взгляд был не такой, если вообще можно его оценить, чувствуя лишь спиной.
Наконец, она нашла источник. Тёмные глаза соланирца изучали её. Он не смутился, даже когда их взгляды встретились. Страшная догадка кольнула мысли ядовитой иглой – может, они встречались? Там, в Соланире? Но как… Невозможно. Слишком мало людей видело её без вуали, тем более мужчин.
– Кто это? – шепнула Талла, склонившись к Дэю.
– Ты о ком? – так же тихо отозвался он.
– Человек в странных одеждах, что сидит позади нас.
– А, это почётный гость из Соланира. Прибыл только вчера, и Великий велел оказывать ему всяческие почести, поэтому отец позвал его на церемонию. Он какой-то важный посол или даже родственник Великого Соланира, я не до конца понял.
Родня Дэя начала косо на него посматривать, и тот замолчал. Талле стало не по себе – она не узнала ровным счётом ничего, но тот человек продолжал изучать её. Это наверняка ничего не значит, совсем ничего…
– ...и нарекаем тебя именем…
Прогремел голос с подиума. Все обратили туда взоры, и даже соланирец выпустил Таллу из сети мучительного взгляда.
– Мелвин!
Люди поднялись, устремились к младенцу, поздравляли его мать, друг друга. Новый наследник. Талла искоса глянула на Дэя, ведь он тоже сын, тоже Блаун. Каково ему? Но тот смотрел на племянника со спокойной нежной улыбкой. Слишком хороший.
Дэй тоже направился к сестре, крепко взяв Таллу за руку, но она мягко высвободилась – неужели кому-то нужны любезности от незнакомки? Дэй показался расстроенным, но настаивать не стал.
Талла осталась одна. Вернее не совсем – соланирец тоже отделился от толпы и смотрел вовсе не на младенца. На Таллу. Ей хотелось куда-нибудь спрятаться от его взгляда, хотя бы отвернуться, но не следить за этим странным страшным человеком казалось и вовсе немыслимо. Что у него на уме? Быть может, впервые покинув город вуалей, он просто ошалел от вида открытых женских лиц? Хорошо бы… Но и такая мысль не успокаивала. Скорее бы Дэй забрал её отсюда.
Как назло, поздравления тянулись и тянулись, наконец Дэй пробился к сестре, ласково коснулся племянника и вернулся к Талле.
– Пройдёмся немного?
– С радостью! – отозвалась она с облегчением. Как же здорово, что после церемонии не решили устроить ещё и праздничный пир.
Они снова шагали по галерее, но теперь не спеша. Талла слышала, как за ними кто-то вышел – опять соланирец. Пошёл следом, отставая лишь шагов на пять.
– Простите, – громко обратился к нему Дэй, – я хотел бы побыть с леди наедине, насколько это возможно.
Не слишком-то любезно, но черноволосый человек лишь с пониманием кивнул и позволил им идти дальше без нежеланной свиты.
– Он так странно смотрел на меня, – шепнула Талла, когда они достаточно удалились от соланирца.
– Ты очень красива, – улыбнулся Дэй с какой-то гордостью. Будто часть этой красоты принадлежала лично ему. – Чего удивляться, что мужчина смотрит на тебя? Неужели раньше не глазели?
– Не так… Не знаю! Наверное, нет.
Талла оглянулась, неприятный человек исчез за поворотом галереи. В его отсутствие стало спокойнее. Она даже отважилась оглядеться, заметить, что одно из крыльев галереи, уводящее куда-то вглубь дворца, украсили коронованные львы.
– А там что? – спросила она. Любопытство не пришлось даже разыгрывать.
– Комнаты Великого. Охраняемые, конечно. Спальня, личный кабинет, гардеробная – туда никого постороннего, кроме доверенных слуг, не впускают. Ещё есть приёмные покои, которые могут посетить гости. Правда, я там не бывал, только отец.
Дэй явно получал удовольствие, рассказывая ей о дворце. Вот сейчас, выспрашивая, она втягивает его в неприятности, или ещё нет? Где будет граница?
– Я слышала, что у Великого хранится глаз бога. Это правда?
– Да, – усмехнулся Дэй. – Я его, конечно, не видел. Да и никто, наверное, кроме самого Великого.
– Интересно, не страшно ему? Ну, держать у себя такое…
– Знаешь, – Дэй стал серьёзным, – ещё несколько дней назад я бы точно посмеялся, даже не задумался бы. Теперь – не знаю. К счастью, бусы Вестницы не здесь…
– Да уж...
– Вообще-то, я хотел кое о чём с тобой поговорить, ты позволишь? – спросил Дэй, уходя от тревожного разговора.
– Конечно...
И Дэй повёл её в сад, мимо мраморных статуй и цветников, где Талла не узнавала и половины растений. В Соланире было слишком жарко, и большая часть привозных саженцев засыхала раньше, чем появлялся хоть один листик или цветок.