Большая интрига

Гайяр Робер

Этому человеку никогда не везло в делах. Сначала он был простым моряком, потом оставил море и занялся обработкой земли. Но вскоре его плантация захирела, потому что он повсюду посадил один сахарный тростник. Вскоре он оставил это занятие. Все дело было в том, что некий господин Трезел, другой колонист, получил монополию на выращивание сахарного тростника на всем острове. А участок земли, купленный Шамсенеем, оказался непригодным для возделывания табака и индиго. Тогда, несмотря на то, что возделывание сахарного тростника было снова всем разрешено, чтобы люди не могли разориться окончательно, Шамсеней снова попытался, вернуться в морской флот.

Вначале он был весьма спесивым, но неудачи образумили его. В течение какого-то времени он сам был ярым флибустьером и однажды в присутствии Мерри Рулза сказал во весь голос, что эти люди умеют делать только две вещи: грабить и убивать.

Но времена изменились, а с ними изменился и господин де Шамсеней. С годами он стал по-другому смотреть на авантюристов с островов и, как он сам дал понять капитану Байярделю, сегодня был менее уверен в том, что эти флибустьеры были столь опасны для колонии.

Во всяком случае, этот человек, независимый и любивший командовать, теперь чувствовал меньше уверенности в себе.

Он собрал в каюте молодого Жильбера Дотремона, лейтенанта Бельграно и колонистов Ля Шикотта и Эрнеста де Ложона и в нескольких словах поведал им о поручении, данном ему капитаном Байярделем.

Шамсеней смог давно оценить этих людей, с которыми он воевал еще против карибцев. Жильбер Дотремон был молодым человеком, рано разочаровавшимся в колонии и который правильно поступил, оставив ее и пойдя на военную службу, Шамсеней не без оснований подозревал его в ухаживаниях за Мари дю Парке, хотя и не знал, как далеко зашли эти ухаживания.

Бельграно был старшим канониром, от которого не требовалось особых знаний стратегии. Что же касается двух остальных колонистов — Ля Шикотта и Эрнеста де Ложона, то можно было сказать, что никакое, даже безумно опасное дело, не могло испугать их. Наоборот, всякая рискованная операция, даже та, которую почти невозможно было провести, всегда привлекала их обоих.

Когда все четверо поняли, что от них требуется, первым взял слово Эрнест де Ложон. Он не испытывал ни особой антипатии, ни симпатии к флибустьерам, и лишь мысль о битве оживляла и вдохновляла его.

— Господин де Шамсеней, — заявил он, — я считаю, что мы только подвергнем опасности наши войска, если начнем переговоры с флибустьерами, как вы нам сказали. Я знаю, что говорят о них на Мартинике. Испанцы называют их прокаженными, а наши колонисты — разбойниками. Видимо, так оно и есть! По определению, разбойники — это темные, бесчестные личности, иными словами, предатели. Как можно будет довериться их слову, которого мы сможем добиться от них? Доверившись этим людям, мы рискуем получить нож в спину. Я такого мнения, что их надо прямо атаковать с оружием в руках, с пушечными выстрелами.

— К сожалению, у меня приказ капитана береговой охраны господина Байярделя действовать так, как я вам сказал: начать переговоры, чтобы избежать большого количества жертв, предварительно убедившись в том, что перед нами действительно флибустьеры.

Он взглянул на Ля Шикотта, который, уловив вопрос в его взгляде, сказал:

— Мне кажется, что мой товарищ де Ложон высказал правильную мысль. Этим людям нельзя доверять. Давайте нападем на них, часть уничтожим, а других привезем в форт Святого Петра, где многим колонистам будет приятно увидеть, как они болтаются на деревьях.

Шамсеней собрался было уже открыть рот, чтобы повторить свои замечания, как к нему подошел Жильбер Дотремон. Он был элегантен и породист, и многие колонисты Мартиники недолюбливали его, потому что почти все женщины колонии смотрели только на него. Но в нем, однако, не было ничего фатовского. Это был благоразумный человек с твердым характером, великолепного телосложения. Он любил белых женщин, хотя и не пренебрегал порой и негритянками, которых часто встречал на плантациях своего отца.

Он потер руки по привычке, напоминающей немного манеры шевалье де Мобрея, что сыграло в свое время неплохую службу молодому человеку в его отношениях с Мари, и сказал с большой обходительностью:

— К сожалению, господа, мне кажется, что господин де Шамсеней не спрашивает нашего мнения, как нам надо действовать. Вероятно, оттого, что он получил конкретные приказы от капитана Байярделя, которому высшие власти города поручили командование походом и который сам получил конкретные указания, как надо действовать в этой ситуации.

Эрнест де Ложон бросил на Жильбера взгляд, который бы испепелил его, будь у него на то воля.

— Присутствующий здесь лейтенант Бельграно, — воскликнул он, — скажет вам, что лучший способ заставить умолкнуть этот экипаж, так это потопить его выстрелами из пушек. Не так ли, лейтенант?

Человек, к которому обратился де Ложон, оглядел мутным взором колонистов и перевел его на Шамсенея. Казалось, ему все было безразлично, настолько он ушел в себя.

— Безусловно, — сказал он наконец, — метко пущенное ядро может вывести из строя самый мощный корабль.

Взволнованный услышанным, де Шамсеней встал и сказал дрожащим от гнева голосом:

— Господа, как вам правильно заметил господин Дотремон, речь идет не о победе над врагом путем его уничтожения, а о том, как сделать так, чтобы взять как можно больше пленных живыми. Или эти люди сдадутся в плен — надеюсь, что им это зачтется, — или же, если они будут упорствовать и захотят сражаться, мы предпримем ответные меры. Во всяком случае, нам надо будет связаться с ними и приступить к переговорам. Мне больше нечего к этому добавить, господа, за исключением того, что заметил мне начальник береговой охраны: «Солдат должен подчиняться, а не обсуждать приказы». А среди нас только солдаты! Вы должны показать, господа, что умеете выполнять приказы. Вот так!

Четверо мужчин поняли, что разговор окончен. Они направились к двери, но капитан добавил им вдогонку:

— Берем курс на Анс-на-Гале. Господин Дотремон, доведите, пожалуйста, это до сведения экипажа, и чтобы никто не смел предпринимать каких-либо действий без моего приказа.

Глава 4

«Принц Генрих IV» и капитан Ля Шапелль

«Принц Генрих IV» был оснащен тремя мачтами: фок-мачтой, грот-мачтой и бизань-мачтой. Капитан Ля Шапелль жил под ютом, где находилась каюта Совета с окнами с обеих сторон.