Большая расплата
Шрифт:
— Зачем вы подняли эту тему? — удивленно спросил Желину Бовуар. — Это не имеет отношения к делу.
— Разве? — спросил Желина, и уставился на Гамаша в гнетущей тишине, пока не начал снова. — По крайней мере, кадеты должны понимать, что у каждого из нас есть свой тяжкий крест, разве вы не согласны, коммандер? Иногда настолько тяжкий, что мы несём это всю нашу жизнь. Он может отравить наше существование или сделать нас сильнее. Сделать жизнь горче или научить нас состраданию. Это бремя может побудить нас совершить поступки, на которые мы никогда не решились
Теперь все в бистро затихли и наблюдали.
— «Неловкость кадетов», — прозвучал голос Рут.
Она была права. Хотя не только кадеты испытывали неловкость. Все в бистро не могли спокойно усидеть на месте, пока Гамаш стоял неподвижно.
— Видите, — Поль Желина обратился к кадетам, — Не только у вас было несчастное детство. Кого-то избивали, над кем-то издевались, кого-то игнорировали. А кто-то ждал дома папу с мамой, не зная, что они больше не вернутся.
Он изучал Гамаша, как подопытный образец.
— Представьте, каково это ребёнку. Но он смог это преодолеть. — Желина снова обратился к студентам. — И вы тоже сможете.
Рейн-Мари подошла к мужу и взяла его за руку.
— Достаточно, месье, — сказала она Желине.
— Мадам, — офицер КККП совершил небольшой поклон в её сторону. — Не желал никого обидеть. Но очень важно, чтобы эти студенты поняли, что их ноша будет между всеми разделена и не может служить оправданием их жестокости.
— Он прав, — с холодной горечью в голосе сказал Арман. — Перед всеми нами стоит выбор.
Он обращался прямо к Желине, который передернул плечами, словно между лопаток ему воткнули что-то мелкое, но острое.
— Bon, — подытожил Желина. — Мы проводим полицейское расследование. Шеф-инспектор Лакост была так любезна, что включила вас в…
— И всё ещё не вижу причин исключать коммандера Гамаша из расследования, — перебила его Лакост.
— Что же, их вижу я. Как независимый наблюдатель, я считаю, что настала пора ему отступить. Не будь он коммандером, никогда бы не был включен в расследование. Мы должны относиться к месье Гамашу, как к любому другому подозреваемому.
— Подозреваемому? — переспросила Рейн-Мари, и по бистро прокатился рокот удивления.
— Ну конечно же, — ответил Желина. — Ваш муж не превыше закона и не может быть вне подозрений.
— Всё нормально, — сказал Арман, пожав жене руку. — Снова повторю, заместитель комиссара Желина прав.
Он на шаг отступил от Желины. В сторону от кадетов. От Бовуара и Лакост.
У входа в отдельную комнату, Бовуар обернулся и увидел, что Гамаш провожает их взглядом. Нет, не их всех, понял Бовуар.
Гамаш смотрел на Амелию Шоке.
Бовуар взглянул на Рейн-Мари, которая не отрывала взгляда от мужа.
Озадаченного взгляда.
Бовуар проследил, как Амелия мимо него прошла
На этот счёт у него имелась мысль. Нежеланная и недостойная.
Бовуар закрыл дверь, отгораживаясь и от человека, и от мысли.
Но ворота уже были открыты, и враг просочился внутрь.
In loco parentis. Было ли это настоящей причиной?
Глава 32
— Как близко вы знали профессора ЛеДюка? — спросила Изабель Лакост.
Она усадила Амелию справа от себя, а двух мужчин на другой край стола, справа от студентки так, чтобы Амелия была повернута к ней и только к ней.
Эту технику Лакост приобрела, работая в убойном. В то время как мужчины-следователи предпочитали устрашать, разрешая двум или более агентам нависать над подозреваемым, обстреливая того вопросами, чтобы выбить из равновесия, Лакост шла другим путем.
Она создавала атмосферу экстремальной интимности. Даже стремилась к подобию заговорщицкой атмосферы. Изабель Лакост не удивляло, насколько хорошо работает этот приём на опрашиваемых женщинах. Что стало сюрпризом, так это насколько хорошо тот же приём работает на мужчинах.
Против натиска они были закалены. Но защиты от вежливой, дружеской беседы у них не было.
— Не особенно хорошо, — сказала Амелия. — Профессор ЛеДюк преподавал нам профилактику преступности.
— Ой, ненавидела этот курс лекций. Мне хотелось знать лишь об оружии и тактике, — со смехом вспомнила Лакост. — Он был хорошим преподавателем?
— Не очень. Думаю, он тоже не любил свой предмет. Он раньше руководил Академией, не так ли?
— Неофициально, но да, в каком-то смысле руководил. Пока руководство не принял месье Гамаш.
Амелия кивнула.
Изабель Лакост внимательно её рассматривала. Теперь ей стало понятно, что имел в виду Бовуар. Кадет Шоке поразила бы кого угодно, где угодно. Особенно здесь, в Академии Сюртэ. Она выделялась. И отдалялась.
Лакост рассмотрела пирсинг. Колечки и серёжки. Как пули. Девушку словно скололи, соединили по кусочкам. Как Железного Дровосека из Страны Оз. Ищущего сердце.
Фрагменты татуировок выглядывали из-под одежды.
Глаза, смотрящие на Лакост, были яркими и пытливыми. Горящие, но не обжигающие. Слегка подёрнутые пеплом…
Эта молодая женщина обладает необыкновенным интеллектом и глубиной, решила Лакост. Девушка не боится отличаться. Но это не означает, что та ничего не боится.
Все чего-то боятся, знала Изабель. Может эта юная студентка боится быть как все.
Как ей, должно быть, одиноко, подумала Лакост. Всем нам иногда требуется утешение. Кто-то находит его в дружбе и семье, кто-то в вере. Кто-то в наркотиках и бутылке, в еде, азартных играх или добрых делах. Кто-то — в обыденном сексе, маскируемом под человеческие отношения, близкие скорее к отвращению, чем к симпатии. Или, тем более, к любви.