Большая судьба

Федоров Евгений Александрович

Снова мчат кони. Пошли холмистые предгорья Алтая, одетые в шумящую зелень. На закате добрались до Саввушкина и заночевали, а утром на восходе тронулись дальше. Не прошло и получаса, как тройка вынесла коляску на берег озера.

– Вот она, наша краса!
– горделиво выкрикнул ямщик.
– Вот оно, наше Колыван-озеро!

Перед взорами путников открылось незабываемое зрелище. Как огромное сверкающее зеркало, лежало озеро среди живописных гранитных скал, напоминавших причудливые фигуры. И в самом деле, всё казалось фантастическим.

– Пойми,

где тут сказка, где явь, - обмолвился сенатор и похвалил: И впрямь, твой Колыван Иванович был великий мастер.

– Это истинно, - согласился ямщик.

Долго Аносов и сенатор любовались причудливыми скалами, игрой света и теней. Потом двинулись к шлифовальной фабрике. Здесь, в этих местах, в демидовские времена и были обнаружены первые руды в чудских копях.

Всё дальше и дальше катилась коляска, всё больше и больше громоздились причудливые скалы. Пихты, кудрявые березы, заросли черемухи и рябины теснили дорогу. Потоки прохладного, пряного воздуха освежали лица.

Наконец засеребрилась река Белая, и на берегу показались хорошо отстроенные каменные строения.

– Вот и шлифовальная фабрика!

Ямщик разом осадил коней перед широким крыльцом конторы, соскочил с козел и, сняв шапку, поклонился горным начальникам:

– Прибыли, господа хорошие. Здравствуй, наша матушка - Горная Колывань!

На обширном дворе лежали обтесанные глыбы горных пород - порфира, яшмы самых живописных рисунков, горки зеленых камней и мрамора. Запыленные самоцветы под солнцем казались безжизненными, блеклыми. Из нижнего этажа фабрики доносилось жиханье пилы.

Прежде чем прибежал управляющий гранильной фабрикой, Аносов увел Анненкова в мастерские. В сыром полутемном подвале потные мужики передвигали громадные камни. Рядом шумела в ларях вода, и замшелое колесо приводило в движение пилу. Работные осторожно подводили глыбу к стальным зубьям, которые со скрежетом пилили цветной камень на пластины. На полу и на стенах слоем лежала каменная пыль. Сенатор расчихался.

– Здесь неинтересно, покажите, где работают яшмоделы, - попросил Анненков.

– С удовольствием, - согласился Аносов.
– Сейчас вы увидите на самом деле чудо!

Они поднялись в светлицу. Солнечные лучи пронизывали облака наждачной и каменной пыли, и то, что увидел Анненков, взволновало его. За большим станком сидел старик. Огромная бородища в пыли. Из-под очков на сенатора смотрели умные светлые глаза. Перед стариком на круге стояла изумительной красоты ваза из голубой яшмы. Осторожными, четкими движениями камнерез наводил узор. Из-под корявых крючковатых рук мастера рождалось диво - яшма светилась синим жарким небом. Круг, на котором стояла ваза, вертелся, что-то сверкало в руке старика, из-под ладоней вспыхивали голубые искорки и угасали, - камень пробуждался к жизни.

– Превосходная работа!
– восторженно сказал Анненков и, обратясь к гранильщику, спросил:

– Как же получается это чудо?

– Эх, барин, всё идет от большого упорства и терпения. Каждый камень открывается только умельцу.

Дурная рука всю красоту зарезать может. У каждого камня своя нежность. Возьмем, к примеру, аметист. Приятный самоцветик, а не сразу свою игру покажет. Краску надо ловить. Опусти камешек в водицу, и что же? Со всего самоцвета краска сбежится в один куст синего-пресинего цвета. И ставь этот куст в низ камня, и тогда аметист станет бархатным, теплым. Так и с яшмой, и с другим камнем совет надо держать, примериться, как его взять, чтобы красоту показать, да во всей силе.

Старик говорил медленно, для каждого камня он находил ласковое слово, и сенатор, слушая его, всё больше и больше проникался уважением к ценному мастерству.

– Смотрите, что может сделать простой человек!
– сказал он Аносову, который и сам не мог оторвать взора от голубой вазы.

Они долго еще стояли у шлифовальных станков и тихо беседовали с мастерами, любуясь их работой. Однако едкая пыль раздражала горло и легкие. Аносов снова почувствовал острую боль в горле. Сильная слабость овладела им, - он еле дождался, когда сенатор вспомнил об отдыхе...

Утром тронулись в Змеиногорск. Завод оказался скучным деревянным селением. Когда-то здесь была крепость с бастионами. Теперь всё обветшало, пришло в негодность. Кругом ни тени, ни садов...

– Крайне неинтересно, - с недовольной гримасой вымолвил Анненков.

– Ваше превосходительство, - с жаром отозвался Аносов.
– Обратите внимание, рудники эти самые старейшие. Они более ста лет дают серебро. Известный вам ученый Российской Академии наук господин Паллас сказал про Змеиногорск, что он венец всех сибирских рудников.

– Превосходно!
– одобрил сенатор.
– Я рад за его императорское величество, что он владеет столь прибыльным рудником.

– Обратите внимание, ваше превосходительство, сколь скудно живут здесь рабочие люди. Трудятся они много, а выдачу хлеба им прекратили. Судите сами: ежегодно тысячу пудов серебра добывают, а жизнь проходит в невыносимых условиях, - страстно заговорил Аносов.

– Погодите минутку!
– движением руки прервал его речь ревизор.
– Вы, милый друг, не о том повели речь. Поверьте мне, сии простолюдины довольны своим положением. Неведение делает их вполне счастливыми. Познание же развивает только алчность... Ну, судите сами, что они видели хорошего? Живут наравне со скотом, и смеют ли они думать о лучшей доле?..

– Не говорите так!
– оборвал сенатора Павел Петрович.
– Вы не знаете их жизни. Это же люди, и какие превосходные люди!

Анненков отвернулся, глаза его стали льдистыми. Он не пожелал больше разговаривать. Вечером сенатор вызвал Аносова к себе и, показывая на доклад, написанный им, спросил:

– Вы хлопочете о сих людях и рудниках?

– Верно! О них я хлопочу!
– подтвердил Аносов.

– Его величество государь не может отпустить средства на сомнительные предприятия, - холодно сказал Анненков.
– Что еще имеете сказать мне?