Большая судьба
Шрифт:
– Хороша азиатка! А глаза какие! Умеют же тут, в пустыне, сии дикари находить свои радости!
– Не для всех они здесь доступны. Дозвольте заметить, на сего бая много пастухов старается, - сдержанно сказал Павел Петрович.
– Чего же удивляться: так самим господом положено, - безмятежно отозвался сенатор.
– Бай, без сомнения, умен, вот и сыт, и красавицами окружен, а пастух глуп, к тому же лентяй, - вот и гол, и желудок у него пуст! Где ему, нищему, жену прокормить!
Они говорили на разных языках, и раздосадованный Аносов, отвернувшись, стал разглядывать степь, полную буйного майского оживления. Смолк и сенатор. В стороне сверкали разливы Иртыша, веяло прохладой.
Долог, долог путь по сибирским дорогам! Но еще томительнее и тяжелее показался он Аносову на этот раз. Спустя несколько дней они проехали старую сибирскую Колывань, минули Бердск, добрались до Тальменки и только изредка перекидывались скучными отрывочными фразами.
Вечером на закате перед ними поднялся высокий берег Оби. Аносов оживился. Наконец-то Барнаул!
По приказу сенатора тройка помчала их прямо к белокаменному дому начальника Колывано-Воскресенских заводов. Осматривая особняк, Анненков заметил:
– Прекрасен!
Еще более изумился столичный ревизор, когда вступил в покои, убранные с большим вкусом и роскошью. Оглядывая обширные залы, устланные бухарскими коврами и заставленные горками с чудесным фарфором, сенатор не удержался и восхищенно воскликнул:
– О, да здесь уголок Петербурга!
Его угостили изысканным обедом, который подавали вышколенные лакеи в темных фраках и белых перчатках. Горные чиновники, в большинстве инженеры - питомцы Горного корпуса, вели непринужденный разговор о литературе и театре; они были изящны, речи их - остроумны и свободны. Анненков за чашкой крепкого черного кофе шепнул Аносову:
– Кто бы мог подумать, что здесь я встречу таких милых людей и такой комфорт!
Но еще больше удивился сенатор вечером, когда прибыл на бал. Он не верил своим глазам: перед ним кружились пары, ничуть не уступавшие в нарядах и манерах столичному обществу. Барнаульские дамы тоже были одеты со вкусом, многие из них говорили по-французски, - всё здесь напоминало уголок великосветской петербургской гостиной.
На вопросительный взгляд сенатора Аносов шепнул:
– Не удивляйтесь: горные инженеры - люди просвещенные. Единственная утеха для них в сем глухом месте - книги, музыка и хороший наряд. Верьте, есть дамы, которые наряды выписывают из Парижа...
Павел Петрович смолк, не досказав своих мыслей. А хотелось добавить, очень хотелось: "И всё это добывается не совсем честными путями. Есть которые и плутуют сильно"...
Анненков не интересовался ни прошлым Барнаула, ни заводами. Ему не хотелось расставаться с приятным обществом, но прогонные, командировочные гнали его дальше.
– Везите меня туда, где больше всего добывается серебра, - попросил он Аносова.
– Тогда вам необходимо посетить Змеиногорск, - ответил Павел Петрович.
– Вы увидите старейшие рудники на Алтае.
– Превосходно!
– согласился сенатор.
И вот тройка снова мчит Аносова и сенатора по степи к быстрому Алею. Степи скоро надоели столичному гостю.
– Где же горы, где же Алтай?
– хмуро спросил он Аносова.
Только на второй день за почтовой станцией Калмыцкие Мысы в синей дали встали Алтайские горы. Невысокие сопки кутались в облака.
– Значит, скоро и заводы?
– спросил ямщика сенатор.
– Что ты, барин, только полпути отмахали. Нам еще скакать и скакать!
– весело отозвался тот, горяча и без того быстрых и выносливых коней.
– Я полагаю, что вам небезинтересно будет посетить Колыванскую шлифовальную фабрику, -
– На ней изготовляются знаменитые вазы. Вы помните "Царицу ваз"? Ее изготовили в этом краю.
– Всё, что касается интересов моего государя, меня радует, - с важностью ответил ревизор.
– В Колывань, так в Колывань!
– Э, барин, - вдруг горячо заговорил ямщик.
– Милее нашего края на земле не отыскать! Любого цвета камень здесь найдется. Мраморы, порфиры, яшмы, - глаз не отвести. Сказывают, когда царица те камни-самоцветы увидела - обомлела. И наказала она каменное диво сделать...
– И что же произвели мастера?
– снисходительно спросил у ямщика сенатор.
– Такую дивную чашу, барин, выточили из зеленой волнистой яшмы, будто невиданный сказочный цветок распустился, - восхищенно сказал мужик, - век бы смотрел на эту красоту и не отрывался! Не всякому дано вдунуть в мертвый камень живую красоту. Мастерство это не зря далось простолюдину, сам богатырь Колыван Иванович, человек неимоверной силы и ласковой души, передал его народу.
– Что за богатырь?
– полюбопытствовал Анненков.
– Расскажи. Да не сделать ли нам привал на бережку?
Аносов оживился и крикнул ямщику:
– Останови, братец!
Коней не распрягали. Освежили лица в ручье, напились и посидели на шелковистой свежей траве. Сенатор размяк, подобрел и напомнил ямщику:
– Ну-ка, рассказывай, что за богатырь такой Колыван Иванович!
Широкоплечий детина радостно улыбнулся начальникам и спокойным неторопливым голосом повел свой сказ:
– Было это давным-давно, может тысячу лет назад, всё мхом да быльем поросло, а золотое, заветное словечко дедовское до нас дошло. Сказывали пращуры наши, что на краю земли русской, у ясного озера, среди дремучей алтайской тайги стояли могучей заставой русские богатыри: Илья Муромец, Алеша Попович да Добрыня Никитич, - а с ними оборону держал молодой да хваткий корешок-дубок Колыван Иванович. Сила в нем бурлила, как река в паводок, и тешил он свою душу богатырскими потехами, брал камни-скалы и складывал грузные глыбищи причудами. Душа у него была теплая да ласковая, не обманчив глаз. И такие веселые камешки подбирал он, и так ставил их, что диво-дивное сотворил. Украсил он землю нашу трудовую и берега озёрные; ушла застава богатырская, а память осталась. Ох и красота!
– с жаром вздохнул ямщик.
– Подойди к берегу - и увидишь: не скала над Колыван-озером, а живой зверь будто припал к водице, а рядом змей невиданный на гору ползет, а там башня высокая, недоступная. Повернись вправо - ящер зеленый, чудовище огромное глядит на тебя да завораживает. Обойдешь его - и опять чудо: обернется глыба лесным человеком, а то резным теремом. И что ни поворот, всё по-новому, как в сказке сказывается. Люди вдосыта не налюбуются мастерством Колывана Ивановича. Вишь, какую красоту да лепость сотворил. И по любви большой к богатырю дали светлому озеру доброе имечко "Колыван". И стоять ему навечно да радовать людей, а про камни цветные, яшмы зеленые, про порфиры - в другой раз... Пора, господа, торопиться, до ночи к Саввушкину бы поспеть!
Аносов нехотя встал; от ручья пахнуло холодком, Павел Петрович поежился от озноба и вдруг почувствовал боли в горле. Стало не по себе. Превозмогая неожиданное недомогание, он сказал ямщику:
– Ну, спасибо, брат, за сказку. Хороша!
– Э, нет, барин, то не сказка, а быль! Кто не верит в золотые руки простолюдина, тому поведанное за сказку сойдет, а душевному человеку в большую радость она оборачивается. Глянешь на наших камнерезов - и догадаешься, что могучую да богатую душу надо иметь, чтобы создать такую красоту!