Большая судьба
Шрифт:
Жестокий салаирский управитель на этот раз угрюмо молчал.
Аносов прошелся по конторе и решительно сказал:
– Про Салаир плохая молва идет. Надо по-иному работать. Я остаюсь здесь для устройства моей машины!
– Слушаюсь, ваше превосходительство. Я всегда готов, - залебезил управитель.
– Только труд каторжан не в пример дешевле всяких машин.
Не слушая его возражений, Павел Петрович перебил:
– Завтра же направить нарочного в Барнаул, там у меня чертежи машин. Буду жить здесь, пока всё не пойдет по-иному!
В оконце конторы долго горел свет: Павел Петрович знакомился с приисковыми делами.
Глава седьмая
НЕЗАБЫВАЕМАЯ ВСТРЕЧА
В страшную жару Аносов возвращался по иртышской
Далеко-далеко в степном мареве показались очертания Омска. Не доезжая до него, Аносов приказал остановить тройку в казачьем поселке. В тени у плетня сидела казачка, и Павел Петрович попросил у нее попить.
– Может, молока выпьете? По жаре куда хорошо!
– гостеприимно отозвалась хозяйка.
Она принесла отпотевший жбан с холодным молоком. Аносов, не отрываясь, жадно выпил молоко и протянул казачке рубль. Молодка гневно сверкнула глазами.
– Не гоже так, господин!
– укоризненно сказала она.
– За хлеб-соль русские люди с проезжего никогда не берут. Поезжай с богом!
Он ласково улыбнулся ей:
– Прости, не хотел обидеть!
Павел Петрович поклонился казачке, и тройка помчалась вперед.
Через час кони на рысях вбежали в город. Знакомые широкие немощеные улицы, та же пыль и гнетущая жара.
Аносов остановился у старенькой учительницы. Оконца домика были прикрыты ставнями. У завалинки в песке копошились куры. Высокие густые деревья бросали прохладную тень на тихое жилье. В горнице стояла прохлада. Старушка приветливо встретила Павла Петровича, мигом принесла кувшин студеной воды и предложила гостю умыться. Он освежился, отпустил лошадей и решил отдохнуть.
Лежа на узеньком диване, полузакрыв глаза, он наслаждался покоем. Золотыми шпажными клинками щели ставней пронзали солнечные лучи, в которых веселым толкунчиком носились мириады пылинок. Аносову казалось, что он почивает в забытой всеми деревушке, - так тих и молчалив был Омск...
Когда он проснулся, солнце уже поднялось высоко и снова палило землю.
Аносов решил посмотреть город. Парадно одетый, изнемогая от жары, Павел Петрович в тяжелом раздумье шел пешком по Омску.
– Павел Петрович, охота вам бродить по жаре!
– окликнул его ласковый голос.
Он поднял глаза и увидел хозяйку-учительницу. Худенькая, в пыльной шляпке, она шла с базара и несла корзиночку с продуктами. Аносов протянул руку:
– Дайте я помогу вам.
– Что вы, что вы!
– испуганно заговорила старушка.
– Что могут подумать? Вы же генерал, при мундире! Разве ж это можно?
Она семенила рядом, ее сухое узкое лицо порозовело.
Изредка взглядывая на Аносова, учительница сказала:
–
Он хотел что-то ответить, но внимание его отвлеклось другим. На перекрестке улиц возводился дом. По крутым высоким лесенкам каторжники таскали вверх кирпичи. Среди строительных лесов слышались голоса каменщиков, постукивания и звон кельм. Аносов обратил внимание на высокого, слегка сутулого каторжника с пронзительными умными глазами. По его крупному лицу с взлохмаченной бородой струился обильный пот. Арестант уложил на "козу"* десять огромных кирпичей, в каждом из которых было не меньше 12 фунтов весу. Павел Петрович ужаснулся: "В таком пекле поднять по скрипучим, ненадежным лесенкам три пуда? Это ужасно!".
_______________
* "К о з а" - приспособление для переноски тяжестей на спине.
Между тем лицо и повадки этого чернорабочего напоминали интеллигента. Он готовился уходить с грузом, когда учительница прошептала Аносову:
– Это Достоевский, Федор Михайлович, писатель... Изволили, наверное, читать его сочинения "Бедные люди", "Белые ночи", "Двойник" и "Неточка Незванова"?
– Как! Неужели это он?
– удивленно спросил Павел Петрович и, не ожидая ответа, решительно подошел и пожал каторжнику руку. Караульный солдат, глядя на мундир генерала, вдруг выпалил:
– Неужто помиловали эту окаянную душу?
Охранник осекся под строгим взглядом Аносова. Достоевский быстро скользнул по генеральскому мундиру недоверчивыми глазами. Пригнулся, приладил груз к спине и, лязгая кандалами, раскачиваясь под ношей, пошел к лесенке.
– Эй, эй, живее тащи!
– прикрикнул на него с верхней площадки горластый унтер с рыжими бакенбардами.
– Несчастный!
– прошептала учительница.
Каторжный всё выше и выше поднимался на леса. Аносов опустил голову.
– Печально, очень печально, - произнес он.
– Надо облегчить его судьбу!
– Сделайте это, дорогой мой, - умоляюще взглянула на Павла Петровича учительница.
Встреча с Достоевским очень взволновала Аносова. Он постоял несколько минут в размышлении и, спохватившись, сказал своей спутнице:
– Чего же я стою? Вот схожу к полковнику де Греве и всё сделаю! Идите домой уж без меня, - улыбнулся он ей.
В мундире и при шпаге Аносов отправился к омскому коменданту. Де Греве встретил томского губернатора почтительно, молча выслушал его просьбу и сильно изумился:
– Помилуйте, ваше превосходительство, знаете ли вы, за кого просите? Известно ли вам, что Достоевский осужден за противогосударственное преступление?
– Мне известно, что он осужден за чтение у Петрашевского письма Белинского к Гоголю, - корректно, но напористо сказал Аносов.
– Ваше превосходительство, это не так. Достоевский - один из главных заговорщиков против государя, весьма скрытный и опасный человек.
Де Греве конфиденциально продолжал:
– Я вам доложу один факт, и вы убедитесь в этом. Когда во главе судей был поставлен генерал Ростовцев, то он весьма удивился, просмотрев дело, слишком ничтожны были улики против Достоевского. Но арест произведен и, видимо, по делам. Из сего генерал заключил, что тайна заговорщиков хранилась хорошо и только посвященные могли ее знать. Достоевский - умен, даровит. Кто, как не он, знает всё? Ростовцев был весьма любезен к нему, пригласил на беседу, но Федор Михайлович скупо отвечал на все вопросы. Всё шло хорошо, и вдруг Достоевский вспылил, понял разговор по-своему и возмущенно закричал генералу: "Вы предлагаете мне свободу за предательство товарищей!". Между тем, ваше превосходительство, ему предлагали только искренне покаяться и обо всем рассказать!
– голос де Греве звучал тихо, ласково. Бездушные глаза полковника уставились в Аносова. Павла Петровича охватило раздражение. Ему хотелось крикнуть в лицо коменданту: "Подлец!". Стоило больших усилий, чтобы сдержаться, и он промолчал, дослушивая с волнением. Де Греве между тем продолжал: