Больше, чем что-либо на свете
Шрифт:
Но она должна была работать, а значит, и вращаться в обществе. Ей предстояло собрать материал для обзорной статьи о моде: силуэты, покрои, сочетания цветов... Как всегда, с «перчинкой» – сдержанно похвалить обладателей хорошего вкуса и пройтись насмешливым пером по любителям напялить на себя всё самое нелепое. В этом ей пригодился её талант живописца: статья должна была сопровождаться рисунками автора. Рисовала Темань с быстротой молнии, ухватывая карандашом с натуры самую суть, а дома по памяти добавляя детали. Статья вышла недурная, госпожа главный редактор даже отметила её на собрании сотрудников. За всю неделю, пока Темань работала над этим материалом,
Как всегда, они пили отвар тэи и беседовали, а во время прогулки Темани почудилось, что сегодня женщина-зодчий как-то по-особому задумчива и смотрит на неё печальнее и нежнее обычного.
– Что с тобой, любезная Леглит? – спросила Темань, замедляя шаг и касаясь её руки как бы невзначай. – Тебя что-то тревожит?
Та от прикосновения вздрогнула и переменилась в лице, но потом стянула тугую щегольскую перчатку и сжала пальцы Темани открытой, тёплой ладонью.
– Я... Я давно хотела сказать тебе кое-что, но долго не решалась, – глухо и хрипловато от волнения промолвила она. – Это... касается моих чувств к тебе. Впрочем, я и сейчас опасаюсь вызвать твоё возмущение и наговорить такого, о чём придётся потом сожалеть...
– Отбрось все сомнения и говори смело, – улыбнулась Темань, ободряюще отвечая на её пожатие. – Поверь, не существует ничего, что могло бы возмутить меня в твоих словах.
Про себя она ликовала: наконец хоть какой-то проблеск в этом беспросветном существовании!.. Но радость эта горчила, уголки глаз пощипывало от близких слёз, а тоска под рёбрами скреблась неугомонными когтями, как ни пыталась Темань заглушить её голос новыми чувствами.
– Милая... дорогая Темань, с нашей самой первой встречи ты не идёшь у меня из головы, – начала Леглит, запинаясь и смущаясь до розового румянца. – Я принадлежу к сословию зодчих, а в наших кругах принято работу ставить на первое место... Чувства – второстепенное, а зачастую и мешающее работе обстоятельство. Я старалась придерживаться этого образа жизни и мыслей, пока... Пока не встретила тебя. В тебе всё прекрасно: и твой облик – внутренний и внешний, и твой ум, и твоя одарённость, и тонкость твоей души. Восхищение поселилось в моём сердце с первого дня и до сих пор лишает меня покоя. – И, с отчаянием взмахнув рукой к небу, Леглит выдохнула: – Нет, правду говорят наставницы: нельзя нам, зодчим, отдаваться чувствам! Если так и дальше пойдёт, я скоро работать не смогу...
– Мне жаль, что я стала такой помехой, – высвободив руку, тихо молвила Темань. – Соперничать – не в моём духе, лучше я сразу уступлю первенство твоей работе.
Замкнуто сжав губы, она зашагала по дорожке городского сада, окутанной тенью хмурого осеннего вечера. Опять эта невыносимая горечь омрачала трепетную радость от признания в любви: и здесь она могла рассчитывать самое большее на второе место...
– Темань! Молю, погоди! – Леглит бросилась следом и, поравнявшись с нею, сорвала с себя шляпу. Опустившись на колено и глядя на Темань снизу вверх с алыми пятнами возбуждённого румянца, она пробормотала покаянно: – Вот этого я и боялась – ляпнуть что-нибудь не то и обидеть тебя... Так и случилось. Но поверь: ты неправильно меня поняла, клянусь! Как любимая женщина может быть помехой?! Воистину, чувства затмевают разум и делают меня косноязычной... Прости меня, милая Темань! Если я и горожу чушь, то только потому что нахожусь во власти душевного волнения. Видишь? Я на коленях перед тобой, прошу прощения за свою глупость и слагаю
В саду они были не одни, прохожие издали с праздным любопытством оглядывались на коленопреклонённую Леглит и смущённую Темань. Последняя, схватив навью-зодчего за руки, попыталась убедить её подняться.
– Умоляю, встань!.. На нас смотрят!
– Ну и пусть смотрят, – с блаженно-влюблённой, бесшабашной улыбкой ответила та. – Я не встану, пока ты не скажешь, что прощаешь меня... Я в твоей власти, делай со мной что угодно! Хочешь – подари надежду, хочешь – убей жестоким словом. Всё, что ты прикажешь, я немедленно исполню... Скажешь умереть – умру, прогонишь – уйду. Всё, что ты захочешь, моя госпожа... Я – твоя, моё сердце и душа в твоих руках.
В груди у Темани что-то ёкнуло и тоскливо сжалось: о, если бы Северга говорила ей такие речи, если бы она так признавалась в любви!.. Нет, это глупо... Настолько глупо, что даже смешно об этом думать. Только Рамут удалось сорвать с её языка это слово – «люблю», только к её ногам лохматый зверь-убийца ложился преданным и покорным щенком. Со стоном сорвав с себя вуаль тоски, Темань склонилась к Леглит и коснулась пальцами её разгоревшейся щеки.
– Если так, то я приказываю тебе встать и обнять меня.
Не сводя с неё изумлённых глаз, полных нерешительной, но плещущей через край нежности, та поднялась на ноги.
– Я не верю своим ушам, – пробормотала она.
– Обними же! – простонала Темань, поймав зажмуренными веками прорвавшиеся наружу слёзы.
Робко и ласково прижав её к груди, Леглит взволнованно заглядывала ей в лицо, смахивала со щёк слезинки и покрывала её похолодевшие пальцы поцелуями.
– О священное сердце Маруши... Ты плачешь! Но отчего? Я снова чем-то обидела тебя? Будь проклят мой трижды неловкий язык!
– Ты ни в чём не виновата, – всхлипнула Темань, устало улыбаясь сквозь слёзы. – Твоя любовь согрела мне сердце... Ты даже не представляешь, дорогая Леглит, как я одинока. Так одинока, что хочется выть!..
Все эти годы, что она провела в безнадёжных попытках убедить себя в любви Северги, изливались, вытекали по её щекам горько-солёными струями, оставляя в груди ноющую, гулкую пустоту. Всё зря, всё напрасно. Но она дождалась, услышала это заветное слово – пусть и не от того, от кого хотела. «Любимая женщина»... Как сладко сознавать себя любимой, пусть к сладости и примешивалась соль слёз!..
– Ты одинока? – Леглит всё деликатничала, не решаясь крепко стиснуть Темань в объятиях и поцеловать в губы, и только грела дыханием её пальцы. – Не могу в это поверить... Ты, такая прекрасная, ослепительная, одарённая, душа общества – одинока?
– Так бывает, – сквозь всхлип вздохнула Темань, зябко прильнув к ней. – Бывает, когда в жизни есть всё, кроме любви.
– Ты не счастлива со своей супругой? – Леглит, бережно приподняв её лицо, заглянула ей в глаза глубоко, внимательно и нежно. – Впрочем, не отвечай, если не хочешь. Я всё вижу, чувствую. Мне не нужно слов.
Миг – и Темань очутилась у неё на руках. Леглит медленно шагала по аллее, укутав её объятиями и укрывая от ветра своим плащом, и Темани оставалось только обвить её плечи руками и закрыть глаза в горьковато-сладком умиротворении, касаясь дыханием голубой жилки на виске навьи-зодчего.
– Дрожишь... Ты озябла? – спросила та. – Если хочешь, вернёмся в дом. Тебе нужно выпить горячего отвара.
– Отвар мы можем выпить и у тебя, – дохнула Темань ей на ухо. – Не хочу домой. А дрожу я вовсе не от холода.