Больше, чем что-либо на свете

Инош Алана

Встречи с Леглит как будто вдохнули в неё новые силы. Стало не так пусто, не так страшно и холодно, не так безнадёжно, к Темани даже вернулось желание что-то писать... Несколько стихотворений, вышедшие из-под её пера после долгого творческого безмолвия, показались ей вымученными, какими-то больными. Образы – блёклые, избитые, мысли – плоские и не блещущие новизной... Темань комкала черновики и бросала в огонь, но дело теперь хотя бы сдвинулось с мёртвой точки. Она верила, что распишется, главное – не бросать, не замолкать надолго.

Теперь Леглит захаживала к Темани в гости преимущественно по утрам – к раннему завтраку. Для более нежных встреч они уединялись в апартаментах навьи-зодчего: что-то не позволяло Темани пускать Леглит в их с Севергой супружескую постель. Мысль

о разводе созрела, и, казалось бы, не было смысла таиться, но некая внутренняя преграда почему-то заставляла Темань скрывать от всевидящего дома эти отношения. «Ещё неизвестно, как всё сложится», – думала она. Да Леглит и сама не пыталась занять место Северги на кровати рядом с Теманью. Она схватывала науку сладострастия быстро: с такой учительницей, как Темань, иначе и быть не могло. Конечно, Северге навья-зодчий уступала в постели во всём, по всем статьям, и приблизиться к её уровню даже со временем у неё не было шансов – с этим Темани пришлось заранее смириться. Всё-таки сказывалось то, что Леглит отдавала много сил работе. Если её взгляд был усталым, тусклым, угасшим, сразу становилось ясно: сегодня на ласки можно не рассчитывать, и в такие дни они ограничивались лишь душевным общением за чашкой отвара или чаркой вина.

Владычица, казалось, на какое-то время забыла о Темани, даже на светских приёмах они пересеклись всего пару раз за минувший месяц, да и то мельком. Но рано пташечка запела: едва душа Темани начала оттаивать, а черновики стихов перестали швыряться ею в пламя камина, как Дамрад опять принялась за своё. Она выдумала новую забаву – присылать за Теманью к концу её рабочего дня повозку с гербом. Где бы Темань ни заканчивала свой день, повозка всегда ждала её, чтобы отвезти домой: видимо, каким-то загадочным образом соглядатаи Дамрад выслеживали её. В повозке её нередко дожидался очередной подарок – цветы, сладости, безделушки, новая шляпка или перчатки, книга, дюжина дорогих платочков, а иногда – драгоценные украшения. Последние Темань даже не думала надевать, а просто складывала в ящик своего стола, раз уж вернуть дарительнице не получалось. Улизнуть от повозки с гербом тоже не выходило: пару раз, когда она думала, что убежала от навязанного ей средства передвижения, повозка таинственным призраком возникала перед нею как бы из пустоты, а однажды на сиденье она увидела саму Владычицу. Пронзительными льдинками глаза Дамрад мерцали из-под полей треуголки с пышным оперением, и Темань застыла под их взглядом, ввергающим душу в морозную бездну. Руки правительницы, обтянутые белым шёлком перчаток и окутанные пышными облачками кружев, небрежно лежали на коленях, придерживая плоский чёрный футлярчик.

– Присядь, обворожительная Темань, – сладко зазмеился голос Владычицы из полумрака повозки. – Что же ты застыла столбом? Не стесняйся, присаживайся... Мне, знаешь ли, захотелось вырваться из круговерти дел и увидеться с тобой хоть на несколько мгновений. Надолго тебя не задержу, просто прокачусь вместе с тобой до твоего дома.

Не чуя ног под собой, Темань опустилась на сиденье напротив Владычицы, и повозка мягко тронулась вдоль улицы. Поглаживая пальцами футляр и многозначительно изогнув бровь, Дамрад молвила:

– Мне стало известно, что ты часто бываешь в гостях у госпожи Леглит. Приезжаешь обыкновенно вечером, а покидаешь её дом только утром... Что бы это могло значить?

– Ты следишь за мной, государыня? – Темань, внутренне похолодев, постаралась не выдать своего беспокойства, спрятанного под маской неприятного удивления и праведного возмущения.

Дамрад даже не подумала отрицать этого.

– Разумеется! – сказала она. – Но исключительно для того, чтобы обеспечивать твою безопасность и угадывать твои нужды и желания. Так всё-таки, что означают эти твои посещения?

– Великая Госпожа, разве частная жизнь твоих подданных относится к разряду дел государственной важности? – попыталась Темань отбить удар. – Мы с госпожой Леглит состоим в дружеских отношениях. Она бывает у меня, я бываю у неё. Только и всего.

Дамрад откинулась на спинку сиденья, мерцая насмешливыми искорками в холодной глубине взора.

– Да, ты,

пожалуй, права, дражайшая Темань... Частная жизнь граждан касается меня только в том случае, когда они замышляют что-то противозаконное. Но не забывай, моя дивная чаровница: рукопись своей книги ты уничтожила, однако самым прелестным врагом государства ты остаёшься по-прежнему. Каждая написанная тобой строчка подвергается проверке, все твои связи и знакомства нам известны и также отслеживаются. Ты зачастила к Леглит. И это наводит на подозрения.

– Разве средства слежки, коими располагают твои верные слуги, не позволяют узнать, что творится у каждого из твоих подданных в доме? – молвила Темань. – Если да, то к чему ты спрашиваешь меня о том, что и так тебе ведомо?

Она попала в точку: сеть одушевлённых домов давно использовалась тайной службой безопасности Дамрад для выявления заговоров. Леглит не разглашала этой государственной тайны, за исключением осторожных намёков, но Темани врезался в память тот разговор на прогулке, когда женщина-зодчий сказала: «Стены имеют уши. Будь осторожна в словах, даже если тебе кажется, что никто не слышит». Считалось, что дома оберегали частную жизнь своих владельцев и не разглашали посторонним никаких сведений о том, что происходило внутри; раньше Темань не имела оснований в это не верить, но теперь она всё больше укреплялась в мысли, что это – сказка для обывателей. Дом по требованию Северги докладывал, что делалось в её отсутствие, так почему он не мог докладывать об этом кому-нибудь ещё? Эта догадка сорвалась с языка Темани, но уже в следующий миг она пожалела о своей несдержанности: Дамрад нахмурилась.

– Хм... Полагаю, у нас есть основания для небольшой служебной проверки в отношении твоей знакомой, – сказала она.

– Проверки? Но на предмет чего? – Нутро Темани медленно, но верно обращалось в трясущееся желе.

– На предмет её верности государственной присяге, – ответила Владычица сухо и сурово. И добавила проницательно, словно бы прочитав тревожные мысли Темани: – Не волнуйся, если госпожа Леглит не нарушала свой служебный долг, никто её преследовать не будет.

Ошарашенная свалившейся на неё новой бедой, Темань не заметила, как повозка остановилась возле её дома. Дамрад, церемонно расцеловав её похолодевшие руки, протянула ей футляр:

– Это тебе, прекраснейшая из женщин моего государства. На этом позволь мне попрощаться. Желаю тебе приятного вечера и спокойной ночи. Отдыхай.

В футляре сверкало очередное ожерелье. Дамрад уехала, а Темань тут же кинулась срочно вызывать себе повозку: сердце колотилось, страх за Леглит свернулся внутри холодной змеёй...

Она опоздала: Леглит уже не было дома, а соседи сообщили, что её увезла чёрная повозка с гербом.

Следующие несколько дней и ночей Темань не находила себе места от тревоги. Её кишки словно стискивала ледяная лапа, желудок отторгал пищу, к горлу то и дело подкатывала выворачивающая наизнанку судорога тошноты. Она каждый вечер заглядывала к Леглит, чтобы узнать, не вернулась ли она; мысли, одна страшнее другой, теснились в голове Темани, лишая её сна и доводя до изнеможения. В таком состоянии она не могла ни толком работать, ни писать, всё валилось из рук. Бессонными ночами прокручивая в памяти ту беседу с Дамрад в повозке, она пыталась понять, с какими из её слов могла быть связана эта проверка. Ответ напрашивался сам: да, у стен домов были уши в прямом смысле, и Леглит как зодчий имела к этому самое непосредственное отношение. А Темань сболтнула то, о чём, видимо, не разрешалось говорить вслух... Ей оставалось только проклинать свой язык и сходить с ума от беспокойства.

Восемь ужасных, изматывающих дней спустя от одной из соседок Леглит Темань услышала, что женщина-зодчий вернулась домой ещё вчера вечером – живая и здоровая. Каким-то чудом золотоволосая навья доплелась до повозки: от радости почва ушла из-под ног, и она едва не села прямо на ступеньках крыльца. В ушах стоял бестолковый трезвон, а жуткая, давящая на сердце лапа разжалась, и оно радостно забилось полнокровным пульсом, застучало в висках, под сводом черепа, в запястьях – всюду. Леглит отпустили... Значит, проверка ничего не обнаружила.