Больше, чем что-либо на свете
Шрифт:
– Ничего я не буду вытворять, – нервно и обиженно вытирая слёзы, сказала Темань. – Ты так говоришь, будто я уже конченная пьяница... Я держу себя в руках и меру знаю!
– Ты – из тех, кто эту меру быстро теряет, – покачала головой Северга. – Тебе надо держаться от выпивки подальше, пойми это. Просто – подальше.
– Хорошо, я буду держаться подальше! – раздражённо огрызнулась Темань.
– Посмотрим.
На том воспитательная беседа и закончилась. Северга отнесла супругу в постель – прямо в носках и пледе, укутала одеялом. Лето кончилось, повеяло сырой промозглостью и холодом; в Верхней Генице сейчас, наверно, было
– О, великий дух Маруши! – вздохнула Темань, ёжась под одеялом. – Когда я перестану мёрзнуть в этом холодном доме?
Пристыжённая, она стала воздерживаться от хмельного, как будто действительно усовестившись и взяв себя в руки. По вечерам от неё больше не пахло, зато ночи стали тревожными: Темань часто металась, стонала во сне, а порой и просыпалась с криком. Прижавшись к Северге, она подолгу дрожала и роняла слёзы. Ей снилась казнь, отрубленная голова её матушки и палач.
– Он так смотрел на меня, – шептала она с застывшими от пережитого во сне ужаса глазами, нахохлившись и прильнув к плечу навьи. – Видела б ты его... Он такой страшный! У меня просто всё нутро леденело от его взгляда. Почему он на меня смотрел? Хотел намекнуть, что я – следующая?
«Волновался за тебя. Хотел лишь убедиться, что ты не упадёшь там, в толпе», – мысленно ответила Северга, а вслух только вздохнула, коснувшись дыханием лба супруги.
– А потом мне стало дурно... Мне было так плохо! – Темань зажмурилась, вновь переживая всё случившееся на площади. – А когда я очнулась, он держал меня на руках! В его объятиях было так страшно, так холодно! Я думала, что он несёт меня на помост, чтобы отрубить голову и мне...
– Он только вынес тебя из толпы, чтоб тебя не затоптали, – проронила Северга.
– А ты откуда знаешь? Тебя ведь не было там, ты не стояла рядом, не подхватила меня! – встрепенулась Темань, нервными пальцами цепляясь за рубашку Северги.
– Мне Дамрад рассказала, – вздохнула навья. – Прости, милая. Я, вообще-то, думала, что ты осталась в гостинице, поэтому даже не подозревала, что ты на площади, пока не услышала твой крик... Но, увы, я стояла слишком далеко от тебя, чтобы немедленно помочь. А потом тебя увезла Владычица. Я, конечно, бросилась следом, но меня к тебе не пустила охрана Дамрад – сказали, что ты спишь и тебя нельзя тревожить. Пришлось ждать почти целые сутки.
Темань содрогнулась, будто вспомнив что-то неприятное.
– Не говори мне о ней... Она страшнее того палача. – Из глубины её глаз поднималось тёмное, горькое облако боли и ужаса, а слова срывались с губ отрывисто, сипло, устало. – Матушка была смелая... А я – нет. Я боюсь стаи шавок. И угождаю ей. Живу по её законам. Я – раб. И мыслю как раб. Мне в этих рамках удобно. Я привыкла. И боюсь что-то менять. Законы... Правила. Они описывают всё, предписывают, что и как делать, что думать, что говорить. Облегчают жизнь. Но ты уже не свободен... И уже – не ты. Я хотела бы написать об этом... Но знаю, что нельзя. Это – то, о чём нужно писать, о чём нужно кричать! Но... Я никогда не осмелюсь. Потому что я трусливый раб. И им останусь. Я буду писать «про страсти» и дела сердечные. – Рот Темани растянулся в горькой улыбке-оскале. – «Не думай, не говори, не пиши» – эти заповеди следует исполнять, чтобы остаться в живых.
Сны о казни повторялись через ночь, и от рассказов о палаче на сердце у Северги становилось всё тяжелее. Темани не давало покоя, почему палач вынес её, лишившуюся чувств, из толпы, почему так смотрел на неё, и навье, знавшей ответы на эти вопросы, с каждым днём было всё труднее слушать с сочувственным видом, утешать и успокаивать жену. А однажды Темань проснулась без крика, но в её глазах застыло страшное, леденящее потрясение – такое, что даже у видавшей всякое Северги по лопаткам пробежал мороз. Супруга ничего не сказала, просто отвернулась, сжалась под одеялом в комочек и так пролежала до утра. Не было сна и у Северги, и в четыре часа она поднялась, ополоснулась в купели, оделась и велела дому подавать завтрак – более ранний, чем обычно.
К столу вышла Темань, по своему обыкновению, кутаясь в плед. Походка у неё была странная, шаркающая: она подволакивала ноги, словно у неё не осталось сил их переставлять. Вперив в пространство перед собой неподвижный взор, она села, но ни к чему на столе не притрагивалась.
– Что, крошка? Опять палач снился? – Северга налила чашку отвара, поставила перед супругой.
Темань долго не размыкала болезненно-серых, сухих губ. Когда она подняла на Севергу взгляд, ту накрыло тягостным, холодным чувством: это конец.
– Сегодня ночью я вспомнила его глаза, – сказала Темань хрипло. – Когда он держал меня в объятиях, я посмотрела на него... На нём была маска, только одни глаза видны. Я никак не могла их вспомнить, мне будто что-то не давало, а сегодня я увидела их как никогда ясно. Это были твои глаза, Северга.
Конец наставал неумолимо, катился горным обвалом, снежной лавиной. Северга молча принимала его на свои плечи, держа спину прямой, а губы сжатыми.
– Это какой-то бред, я больна, – роняла Темань усталые, измученные слова. – Я сошла с ума. Тебя не было рядом... Не было на площади... Почему тебя не было? Я искала, искала тебя в толпе...
– Ты искала меня не там. – Северга поднялась из-за стола и подошла к окну, к которому лип осенний предрассветный мрак. Туман затянул улицу, и отделка домов светилась сквозь него тускло и холодно.
Ужас струился из глаз Темани слезами, подбородок трясся.
– Не там-м? – промычали её помертвевшие губы. – Ты... ты...
Северга повернулась от окна лицом к супруге, расставила ноги и сжала перед собой руки на воображаемой рукояти меча – так она стояла на помосте. Темань трясло всё сильнее, она ловила ртом воздух, захлёбываясь им.
– Ты... ты...
– Да, ты правильно поняла. – Слова слетали с губ Северги коротко, сухо, мёртво. – Палач – перед тобой, детка. Без маски.
Из груди Темани вырвался резкий крик, и она застыла, закрыв лицо ладонями. Когда её пальцы медленно сползли вниз, к подбородку, в глазах сверкала безумная, отчаянная догадка.
– Она приказала тебе! Дамрад заставила тебя! Будь она проклята... Она... Она говорила мне, что ей ничего не стоит отправить на плаху любого... Она приказала, и ты не посмела ослушаться приказа... Вот почему палач смотрел на меня.. Ты смотрела! Вот почему он вынес меня... Почему я не узнала твои руки? Я должна была почувствовать... Но я тогда ничего, совсем ничего не чувствовала и не понимала... Даже запахи пропали... Всё пропало.